Лесные пожары в Сибири могли затронуть места проведения мирных ядерных взрывов, а в Москве анализ проб почвы на холме возле завода полиметаллов подтвердил, что «грунт относится к категории радиоактивных отходов». В прямом эфире в студии Общественного телевидения России проблему радиоактивных отходов журналисты вчера обсуждали с инженером-физиком, экспертом программы «Безопасность радиоактивных отходов» (БезРАО) Российского социально-экологического союза Андреем Ожаровским:
Ольга Арсланова: У нас в гостях – инженер-физик, эксперт программы «Безопасность радиоактивных отходов» Российского социально-экологического союза Андрей Ожаровский. Андрей Вячеславович, здравствуйте.
Петр Кузнецов: Здравствуйте.
Андрей Ожаровский: Добрый вечер.
Ольга Арсланова: Вообще первое, что всех взволновало, – это ассоциация с Чернобылем. Глава Роспотребнадзора заявила, что экологическая катастрофа в Усолье-Сибирском сопоставима с Чернобылем, может произойти. Насколько это вообще корректное заявление даже?
Петр Кузнецов: Даже не с точки зрения этики, а последствий и масштабов скорее.
Андрей Ожаровский: Ну, понимаете, сравнивать с Чернобылем – это как бы такое общее место. И конечно, мы не будем говорить, что там есть реактор, который может взорваться. Это просто такая фигура речи.
Ольга Арсланова: То есть – масштаб поражения, масштаб угрозы.
Андрей Ожаровский: Масштабы существенные. У нас проблема в том, что множество отходов, в том числе радиоактивные отходы, не имеют хозяина, они брошены.
Вот могу назвать. Например, территория бывших мирных ядерных взрывов. Проходило зондирование Сибири какими-то подземными ядерными взрывами. Сейчас там идут пожары. Мало кто знает о состоянии этих объектов. По сути это места захоронения радиоактивных отходов. У них нет хозяина.
Или вот этот известный Московский завод полиметаллов, который за предыдущие годы своей активности наработал более 60 тысяч тонн радиоактивных отходов. Они сейчас лежат на берегу Москвы-реки. Через это место собираются строить Юго-Восточную хорду, там просто мостовой переход в другом месте не помещается.
Ольга Арсланова: Да-да-да, мы обязательно посмотрим, у нас есть сюжет на эту тему.
Андрей Ожаровский: И вот таких случаев, к сожалению, много. У нас нет порядка в сфере обращения с отходами, а есть большой беспорядок.
Петр Кузнецов: Но это потому, что это прежде всего советское наследие, а в советские годы к вопросам экологии, получается, относились не так строго, как сейчас?
Андрей Ожаровский: Ну при чем тут советское наследие? Погодите секундочку! Советского Союза не существует уже несколько десятков лет.
Вот давайте возьмем конкретный пример – этот московский могильник Московского завода полиметаллов. Все про него всегда знали. Я учился недалеко, там в 2 километрах Московский инженерно-физический институт. У меня преподавал один из бывших руководителей этого предприятия, вел химию. И мы знали про эти захоронения. Все всегда про это знали. Просто очень не хочется кому-то делать работу на почве, заняться вывозом, рекультивацией, да чем угодно.
И то, что сейчас дошло до того, что в середине высокообитаемого места (Москворечье-Сабурово, Братеево напротив, Курьяново через реку) находятся 60 тысяч радиоактивных отходов, и у этого могильника нет хозяина – вот это такой индикатор этого отношения.
Ольга Арсланова: Ну что же, давайте тогда посмотрим на вот это все. Москвичи протестуют против строительства Юго-Восточной хорды. Трасса пройдет рядом с могильником радиоактивных отходов. Разумеется, горожане боятся экологической катастрофы.
Петр Кузнецов: Немножко смешно выглядят отдельные участки в этом парке, которые огорожены и которые обозначены, что именно вот этот участок особо опасный. То есть, когда речь идет о чем-то невидимом, как-то…
Андрей Ожаровский: Ну, радиация незаметная.
Петр Кузнецов: Понятно, что она не только на этом отдельно взятом куске. Правильно ли мы понимаем, что теперь этот могильник вообще трогать нельзя? То есть он там должен быть, не знаю, века?
Андрей Ожаровский: Вы знаете, давайте…
Петр Кузнецов: А если его чуть-чуть побеспокоить – значит, получается, уже мы его взбудоражим.
Андрей Ожаровский: Давайте попробуем разделить два вопроса – строительство хорды и наличие могильника. Если даже хорду там никто бы не стал строить, все равно бесхозный неохраняемый могильник радиоактивных отходов, который… На одном из его уголков, на самом дальнем, работает «Радон», и вывозят по полтора кубометра в год. А общий объем – 15 тысяч кубометров.
Петр Кузнецов: А это безопасная работа?
Андрей Ожаровский: Это радиационно-опасные работы, все это радиационно-опасные. Именно поэтому они все это оградили. Но, смотрите, «Радон» не является хозяином этой территории. Им заплатили за вывоз 15 кубометров в год – они вывезли 15. Заплатят за 100 – вывезут 100.
Ольга Арсланова: А почему место такое выбрали?
Андрей Ожаровский: Выбрали для чего?
Ольга Арсланова: Для этого могильника, для вывоза.
Андрей Ожаровский: Это просто случайно получилось. В 1930-е годы там завод уже существовал, когда это было дальнее Подмосковье. Завод работал действительно с какими-то редкими металлическими рудами. И в 1940-е годы его подключили к программе создания ядерного оружия. Мирного атома тогда еще не было, в 1940-е и 1950-е годы.
Петр Кузнецов: А говорите, что не советское наследие.
Андрей Ожаровский: Давайте все валить на советское наследие. Вот просто все, что существует в стране, – это проблема в советском наследии? Я по-другому к этому отношусь.
У нас есть нормальная власть в Москве. Был мэр, звался Лужков. Про него говорили – сильный хозяйственник. Сейчас мэр называется Собянин. Тоже говорят – сильный хозяйственник, чуть ли не политический деятель. Ну приди ты сюда и посмотри! Закажи этому «Радону» нормальные программы вывоза или консервации.
Вот развилочка такая, потому что там действительно… Я не могу давать советы, я все же имею инженерное образование, я не митинговый человек. Так вот, можно или сказать: «Мы не можем это вывезти, чтобы не разнести пыль вокруг. Давайте все засыплем глиной в три слоя, положим там сверху изоляцию от дождя, – а еще в овраги это все размывается, – и пускай будет могильник. Установим директора. Установим охрану. И будем все это охранять примерно несколько миллиардов лет». Естественные радионуклиды, у них период полураспада – миллиарды лет. То есть он сам по себе никуда не денется, могильник.
Или вторая развилочка: «Хорошо, давайте разработаем проект вывоза всего этого». Это тоже можно.
Но только нужно аккуратно к этому подходить. Там же огромная проблема в том, что это очень крутой склон. Вот завод, как я сказал, существовал в 30-е, 40-е и 50-е годы, работал с радиоактивными рудами и отработанные руды выбрасывал. Вот так и получился могильник. И склон очень крут, поэтому любое строительство рядом, даже в 10–20 метрах… А особенно мне понравился вот этот туннель. Это вообще фантастическое по своей глупости предложение! Любые земляные работы рядом могут привести к изменению…
Петр Кузнецов: Ну, осыпание просто.
Андрей Ожаровский: …к осыпанию и обнажению. Потому что наши деды, когда они закончили работать с ториевыми рудами, они сверху, как мы видим, засыпали его глиной и грунтом, поэтому там фонит только в тех местах, где «Радон» уже раскопал, ну, чтобы посмотреть, что внутри. Вот эти ямки фонят, а не то чтобы вся площадь фонит. И ситуация, в общем-то, понятная, но никто ее не собирается решать. И вот эта хорда просто – как сказать? – в прямом смысле сковырнула такой гнойничок.
Петр Кузнецов: Ну, проблема здесь, наверное, в том, что уже заявлено, что хорде быть, поэтому…
Андрей Ожаровский: Да ладно! Ну ладно! Кем заявлено? Что вы? Как заявлено, так и отъявлено. Если московские власти будут продолжать игнорировать факты, игнорировать то, что показывают приборы в этом месте, не то, что говорят люди, а то, что проверяется… С нами приезжало МЧС, два раза выходили. Есть акт обследования территории. 6 140 микрорентген в час – максимально.
Петр Кузнецов: Вот! Что говорит закон? Как можно использовать данные, полученные прибором, которые явно зашкаливают?
Андрей Ожаровский: Не зашкаливают. Почему? Приборы-то у них хорошие.
Петр Кузнецов: Ну, выше допустимого.
Андрей Ожаровский: Значит, смотрите…
Петр Кузнецов: Подождите. На основании же этого можно начать говорить о том, что могильник нельзя трогать?
Андрей Ожаровский: Вот вы говорили про штрафы в начале передачи, да? Шла речь о том, что надо на кого-нибудь наложить…
Петр Кузнецов: 320 тысяч всего лишь для предприятия. Вы понимаете, что это такое.
Андрей Ожаровский: Я знаю, на кого надо наложить штраф – на Правительство города Москвы. Это территория Москвы!
Понимаете, что произошло? Вот этот завод полиметаллов в свое время убрал забор, а раньше это было его хвостовое хозяйство. Ну, задний двор в прямом смысле этого слова. Забор куда-то исчез. И земля ничья. Ну, значит – московская. Ничейной земли у нас не бывает в Москве.
Поэтому давайте сейчас обратимся в прокуратуру. Вот мы публично находимся в прямом эфире. Прокуратура, разберитесь, как получилось так, что на территории Москвы существует бесхозный неохраняемый радиоактивный могильник объемом примерно 60 тысяч тонн, где максимальная мощность экспозиционной дозы доходит до 6 140 микрорентген в час.
Петр Кузнецов: Ну, заплатят они этот штраф – 320 тысяч.
Андрей Ожаровский: Ну, может, потом задумаются. Давайте каждый месяц накладывать штраф.
Петр Кузнецов: И еще один момент, Андрей Вячеславович. То есть стало известно о том, что этот могильник вот здесь существует, что он проблемный, что он потенциально опасный или уже опасный, только потому, что начались работы с хордой, да? Или как?
Андрей Ожаровский: Не совсем так. Специалисты про это знали. «Радон» там работает с начала 2000-х годов. Мы нашли статью даже в зарубежных изданиях, New York Times писала в 2004 году ровно про этот могильник. Мы писали, обращались. Писали экологические организации. Bellona, Гринпис обращались к московским властям в начале 2000-х. Вот я нашел письма 2011 года. Ну, после «Фукусимы» внимание усилилось. Реакции на это никакой не было.
То есть неправильно говорить, что об этом стало известно… Просто это из законсервированной проблемы перешло в горячую стадию, потому что снова…
Петр Кузнецов: Ну, потому что возник конфликт.
Андрей Ожаровский: Если вдруг там начнется… туда завезут технику, на этот склон, и начнутся даже рядом с ними любые земляные работы – вот это шаг к катастрофе.
Я скажу вам, я сегодня с утра проезжал мимо. Там курское направление Московской железной дороги, там полно электричек, поезда ходят. Я проезжал мимо и посмотрел. Действительно, строительство ведется, строительная техника с другой стороны Москвы-реки. И вот мы просто ждем с ужасом! Насколько безумно сейчас это желание во что бы то ни стало построить эту хорду по тому старому проекту, ничего не меняя. И появится ли техника на склоне? Если она появится на склоне… Несколько митингов было. Вот жители, которые там живут, они говорят, что будут ложиться под бульдозер. А что? Они защищают свое право на здоровую окружающую среду.
Ольга Арсланова: А насколько это опасно? У нас тут интересуются: «Ну и что? В Чернобыле живут самоселы, им больше 80 лет, всю жизнь там прожили. Может, проблема сильно преувеличена?»
Андрей Ожаровский: Ну, те, кто хочет там жить, добро пожаловать! Никто же не против. Если люди, которые считают, что радиация не опасна, потому что они не могут ее видеть (это в прямом смысле слепцы или необразованные люди), то, конечно, могут так относиться, пока угроза неизвестная.
Важный момент. Никто, как в сериале «Чернобыль», от того, что там будет находиться, или от того, что радиоактивный…
Петр Кузнецов: Возьмет какой-нибудь камень с этой территории.
Андрей Ожаровский: …вот так не умрет прямо сразу с кровью из горла, с клочьями кожи. Все не так происходит. Это стохастические эффекты, когда огромное население (а там вокруг около 100 тысяч человек в радиусе 10 километров проживает) получает незначительные дозы, недостаточные для того, чтобы убить каждого. Но влияние на здоровье, по статистике, кого-то из них затронет. И мы действительно (справедливо было сказано в вашем сюжете) можем ожидать роста числа онкологических заболеваний в этом районе, если могильник будет затронут.
То есть опасность действительно дважды завуалирована: с одной стороны, радиации не видно, без прибора ее не заметишь; с другой стороны, это не то чтобы если бы туда кто-то пришел и прямо там умер, как в сериале. Ну, наверное, серьезнее бы к этому относились. Но, к сожалению, радиационное хроническое облучение устроено не так. Но это неизбежно.
Вот снова скажу: стохастические варианты, стохастические эффекты облучения установлены в законе. Это не теории людей. Это то, что существует. И там что говорится? Что независимо от дозы возможно возникновение тяжелых последствий. Вот об этом надо думать – независимо от дозы. То есть это не то, что ты переоблучился и заболел, а то, что небольшие дозы, большое количество людей. У кого-то организм ослаблен – и получает.
Петр Кузнецов: И пожалуйста.
Ольга Арсланова: Звонки от наших зрителей. Башкирию послушаем, Ирина в прямом эфире. Добрый вечер.
Зритель: Алло. Здравствуйте.
Ольга Арсланова: Здравствуйте.
Зритель: Я бы хотела спросить у эксперта. Скажите, пожалуйста… Вот у нас проходит разлом земной коры. Здесь у нас хотели строить атомную станцию, но передумали. А вот утилизировать отходы первого и второго класса, Росатом сказал, можно. А место сейсмоопасное. Это же очень и очень страшно! Скажите, пожалуйста, разве можно так делать?
Андрей Ожаровский: Ну, я рад за Башкирию, что там совершенно безумный проект строительства атомной станции отменен и радиационной опасности там нет. Вопрос химических отходов – это другой вопрос. Я работаю с радиоактивными отходами, и я стараюсь комментировать только то, в чем я компетентен.
Ольга Арсланова: Нам говорят, что в Приморском крае строят могильник ядерных отходов с японских атомных станций. Это правда?
Андрей Ожаровский: Есть такое. Нет, не с японских, простите, а там с наших подводных лодок. Скажите, что тоже советское наследие.
Ольга Арсланова: Да-да-да.
Петр Кузнецов: Да нет, хватит, лимит закончен.
Андрей Ожаровский: Там база подводных лодок, я там был. И проблема очень простая. Подводный атомный флот – Россия от него не отказывается. На каждый подводной атомные лодке есть реакторы, которые производят отработавшее топливо и другие типы радиоактивных отходов. Их надо где-то хранить. Ну, например, там.
Почему-то жители Приморского края считают, что эти отходы нужно куда-то от них увозить. Я не очень это понимаю. Нет, я понимаю их желание: «Давайте вывезем куда-нибудь». Но проблема-то ведь смотрите в чем? А давайте найдем то место в России, где люди согласились бы: «Давайте у нас построим могильник чужих радиоактивных отходов».
И вот с московским могильничком… Давайте к нему вернемся. А куда эти 60 тысяч тонн РАО вывозить, если вдруг решение о вывозе будет принято? Вот как договариваться с жителями той территории, куда мы из благополучной и богатой Москвы вот этот радиоактивный «подарок» привезем? Тут очень большой клубок проблем. Я просто задаю вопросы, а не то чтобы я могу сейчас их решить.
Петр Кузнецов: Ну а как? Я догадываюсь – так же, как и с мусором. Никто спрашивать не будет.
Андрей Ожаровский: Ну, с мусором сейчас очень даже… Если мы про Шиес говорим, про восстание в Архангельской области и в Коми против того, чтобы вывозить намного менее опасный, но в бо́льших объемах московский бытовой мусор, то я считаю, что люди имеют право защищать свою территорию, где они живут. И моя солидарность с теми людьми, кто сейчас протестует на станции Шиес, чтобы к ним не завозили чужие отходы. Это очень правильно.
Ольга Арсланова: Интересуются зрители, как должно быть это устроено. Как утилизируют отходы в других странах? Ну, мы имеем в виду те страны, где…
Андрей Ожаровский: Да нет способов утилизации. Единственный способ нормального обращения…
Петр Кузнецов: А затопление контейнеров – извините, это что за метод?
Андрей Ожаровский: Единственный нормальный способ – это минимизировать обращение отходов, как бытовых, так и радиоактивных. А так, да, их можно упаковать в контейнеры и хранить 300 лет, потом переупаковывать в другой контейнер. А я уже сказал, что опасность этих отходов на миллиарды лет. То есть этот могильничек наш очень уникальный.
В других странах есть такие же проблемы. Везде временные хранилища радиоактивных отходов. Основной производитель радиоактивных отходов – не такие вот заводики, а атомные электростанции, где в реакторах образуются искусственные радионуклиды. Мы сейчас только про естественные говорим. Там совершенно другой спектр проблем, и они намного более опасные, чем вот эти естественные.
Ольга Арсланова: Но эта опасность пока что сдерживается каким-то образом, да?
Андрей Ожаровский: Ну как? Время от времени эти отходы выходят в окружающую среду. Чернобыль все помнят? Помнят. Томск – в 93-м году взорвалась емкость с жидкими радиоактивными отходами. Помните? Не помните, наверное, да? Загрязнилось примерно на 30 километров – деревни Георгиевка, Наумовка. Если нас слушают, то привет им. Навсегда загрязнена эта территория, потому что там вышел плутоний, искусственный радионуклид, период полураспада которого – 24 тысячи лет.
Катастрофы случаются, радиация выходит в окружающую среду и вот так вот, кусочек за кусочком, отъедает территорию нашей страны. Это очень печально.
Петр Кузнецов: Совершенно наивный вопрос все-таки, но мы, в принципе, с этого начинали. А как находятся эти могильники? Можно ли предполагать, что вот в каком-то конкретном городе все время ходили-ходили, а оказывается – ходили по могильнику? Бомба замедленного действия.
Андрей Ожаровский: Ну, находятся при помощи приборов. Пешеходная гамма-съемка дает хоть какой-то…
Петр Кузнецов: Совершенно случайно?
Андрей Ожаровский: Нет, про могильник Московского завода полиметаллов известно было всегда. Вот могу про два других могильника рассказать, намного более мелких, и тоже в Москве.
Бульвар Рокоссовского или Ленинский проспект. Начиналось строительство, рылся котлован для нового здания, точечная застройка, это 2008–2009 годы. И там обнаружились структуры, странные бетонные какие-то конструкции. Померили – опаньки, могильничек! – не санкционированный, никому не известный, вот в тех случаях. В нашем, господи, всем давно известен.
Ольга Арсланова: И концов не найдешь, да?
Андрей Ожаровский: Да, концов не найдешь. Но там маленькие объемы. Когда 1–2 кубометра, а не 15 тысяч кубометров, конечно, это можно переупаковать в контейнер и увезти, например, в Сергиево-Посадский район, где у предприятия «Радон» есть огромнейшее, крупнейшее в европейской части России, временное хранилище радиоактивных отходов. Там они могут какое-то время находиться под контролем.
Петр Кузнецов: И никак не угрожающие населению, да?
Андрей Ожаровский: Угрожающие, конечно. Там ручей течет по этому хранилищу.
Петр Кузнецов: А вода – это основной переносчик, да?
Андрей Ожаровский: В долгосрочной перспективе решения нет. В краткосрочной – хотя бы упаковать в контейнер и увезти из густонаселенных мест.
Петр Кузнецов: Андрей Вячеславович, мы с вами в Останкино сейчас находимся – не самый безопасный, скажем так, в плане излучения объект.
Ольга Арсланова: Особенно на ОТР.
Петр Кузнецов: А мы можем замерить, пользуясь вашим прибором…
Андрей Ожаровский: Давайте сделаем вот что…
Петр Кузнецов: А вы как раз проанализируете.
Андрей Ожаровский: Не будем путать гамма-излучение и другие виды электромагнитных излучений. Потому что обычный свет – это электромагнитное излучение, но от света никакого вреда нет, а от гамма-излучения вред большой. Я включил прибор. Какое-то время должно пройти перед тем, как он наберет достаточную статистику.
Петр Кузнецов: Можно на камеру показывать.
Андрей Ожаровский: Вот сейчас я вижу 7 или 8 микрорентген в час. Это абсолютно нормальный фон, средний для незагрязненных мест. Могу рассказать одну вещь…
Петр Кузнецов: Мы просто с Олей рассчитывали на бесплатное молоко. Видимо, не получится.
Андрей Ожаровский: Эх! Ну давайте приезжайте в Москворечье-Сабурово…
Ольга Арсланова: Да нет, мы лучше в эфире. Спасибо большое за то, что прокомментировали эту тему. Инженер-физик, эксперт программы «Безопасность радиоактивных отходов» Российского социально-экологического союза Андрей Ожаровский был у нас в эфире.
Петр Кузнецов: Спасибо.
Андрей Ожаровский: Спасибо.
Общественное телевидение России