29 сентября 1957 года в СССР произошла первая ядерная авария. И только спустя 30 лет страна узнала о случившемся. ТАСС делится воспоминаниями свидетелей взрыва емкости с радиоактивными отходами:
Когда говорят о ядерных взрывах, то первое, что приходит на ум, — это Чернобыль, потом вспоминают Фукусиму. Но мало кто знает о трагедии на химкомбинате «Маяк» в Челябинской области.
Жертв в момент аварии удалось избежать по счастливой случайности. 29 сентября 1957 года выпало на воскресенье, когда на предприятии работали только дежурные смены. На воздух взлетела «банка», так рабочие называли емкость с радиоактивными отходами. В результате взрыва на «Маяке» радиационное облако накрыло часть Челябинской, Свердловской и Тюменской областей. Общая площадь заражения составила 23 тыс. кв. км с населением около 270 тыс. человек. Сам Челябинск-40 (ныне это город Озерск) не пострадал, 90% радиоактивных веществ выпало на территории химкомбината, остальная часть рассеялась дальше.
Спустя неделю, в течение 14 дней, 23 деревни ликвидировали, все строения сровняли с землей, около 12 тыс. человек переселили на новые места, а их имущество и скот сожгли.
Просили мыть полы
Взрыв прогремел в половине пятого вечера. Многие услышали тот громкий хлопок, но не придали ему значение. В то время в закрытом городе Челябинск-40 шла грандиозная стройка, взрывали горную породу. И лишь на следующий день, когда в городе были усилены меры безопасности: мыли дороги, перекладывали асфальт, устанавливали дозиметры во всех общественных местах, а самих жителей просили выбросить все продукты, что были в тот день у них дома, и постоянно мыть полы, руководители комбината и города рассказали, что взлетела на воздух емкость с радиоактивными отходами. И больше никакой информации. Работники комбината, военные, заключенные, которые отбывали свой срок недалеко от «Маяка», в течение первых суток были переброшены на предприятие для устранения аварии.
В докладе комиссии Ефима Славского, тогдашнего министра средней промышленности СССР, о причинах аварии 57 года, который долгое время был под грифом «совершенно секретно», сказано, что «причиной аварии стало нарушение режима охлаждения хранилищ банки №14. Это привело к усушке раствора радиоактивных веществ и нитратов». Взрыв, как докажут потом эксперты, был не атомным, а тепловым, и поэтому не началась цепная реакция. Иначе последствия были бы куда более тяжелыми. Главным виновником аварии объявили директора химкомбината «Маяк» Михаила Демьяновича, который в момент взрыва был в Москве. Его сняли с должности и перевели на другое место работы с понижением. Больше виновных не было.
По оценкам специалистов, выброс радиационных веществ на ядерном комбинате «Маяк» в 1957 году оценивается в 20 млн кюри, в Чернобыле — 50 млн кюри.
Отобрали новые штиблеты
«В тот день я с товарищами смотрел кино в «Деревяшке», это наш местный клуб, — рассказывает один из первых ликвидаторов, Анатолий Васильевич Дубровский. — И в какой-то момент мы услышали сильный грохот, даже здание начало трясти. Но мы не особо придали ему значение».
Уже на следующий день, это был понедельник 30 сентября, Анатолий Васильевич как обычно отправился на работу. Но через КПП автобус с рабочими пропустили не с первого раза.
«Когда нас все-таки пропустили, все отправились по своим местам, а нас, шестерых электриков, сразу повели в административное здание. Только мы зашли туда, нам навстречу вышел человек во всем новом и чистом: новый комбинезон, новые кирзовые сапоги и чепчик на голове. Для нас это было удивительно. Мы никогда не видели на заводе человека во всем новом», — рассказывает Анатолий Дубровский.
Всех шестерых электриков приняли за пополнение. Им выдали резиновые комбинезоны и четыре противогаза, оставшимся двум выдали респираторы «лепестки», похожие на медицинские маски. Анатолию Васильевичу и его товарищу достались те самые маски.
Дозиметрист, который встретил рабочих в административном здании, вывел их на улицу и рукой показал, что нужно сделать. «Нам надо было прихватить инструменты — лопаты, ломы, кирки — и выкопать кустарники, которые росли вдоль фонтанчика. При этом никакого инструктажа, и как себя вести, никто нам не объяснил. Сказали лишь, чтоб противогазы и «лепестки» не снимали», — рассказал Дубровский.
Во время работы одному стало плохо и он упал. С него быстро сняли противогаз, чтоб он смог дышать. Как вспоминает Дубровский, в нем, видимо, какой-то клапан заел, и когда их товарищу стало немного лучше, тот надел противогаз и продолжил работать. А вот «лепестки» же вышли из строя практически сразу, и мужчины уже работали без них.
Часа через полтора-два они закончили работу и двинулись к месту, где их уже ждал дозиметрист, но приблизиться к себе он не разрешил. Примерно в метрах 50 от себя он крикнул мужчинам остановиться, на расстоянии с помощью прибора измерил уровень радиации и убежал. Как рассказывает Дубровский, человек с прибором, видимо, испугался.
«Через 20–30 минут к нам приехала пожарная машина и начала нас обмывать холодной водой из брандспойта, напор был очень сильный. Я мылся последним. Мытье со спины я еще вытерпел, а вот когда струя начала бить в грудь, было так больно, что я просил прекратить все. Я же работал без «лепестка»…», — говорит Дубровский.
Отмыться от грязи полностью не получилось. На выходе из комбината стояли дозиметристы и выгоняли отмываться повторно всех, кто засветился. Дубровский и его приятель, который тоже работал с маской, покинули комбинат только поздно вечером и сразу же отправились в столовую. Но поужинать друзьям так и не удалось. Их и там в прямом смысле слова отправили в баню. Даже в маленьком магазинчике им отказались продать булку хлеба и кефир, потому что «светились».
Дубровский понял, что его такого «грязного» никуда не пустят и попросил товарища по комнате сходить в магазин, и купить ему еды. Пока ждал его, уснул, и проспал всю ночь, и чуть было не опоздал на следующий день на работу. Еле успел на последний автобус. «На работу я пошел в новых кожаных штиблетах. По тем временам они стояли больших денег. Когда уже моя смена закончилась, возвращаюсь обратно, а с меня их сняли и выбросили в контейнер, а вместо них дали рабочие ботинки», — рассказывает Анатолий Дубровский.
За время работы у фонтана электрики получили пять дневных норм облучения. Такую же дозу облучения получали и те, кто пробегал около здания, где и произошел взрыв. По словам Дубровского, в то время, чтобы быть записанным в список ликвидаторов аварии, надо было получить 100 микрорентген. Но им, шестерым электрикам, фотокассеты, так раньше называли приборы для измерения уровня радиации, не дали, поэтому в список участников ликвидации аварии на «Маяке» они попали не сразу.
Уже летом 58 года на том месте, где электрики выдергивали кустарник, работал трактор, но полностью защищенный свинцом. Он срезал зараженную землю, а вместо нее привозил новый чистый грунт.
Свинцовый танк
О взрыве на комбинате слесарь 6-го разряда отдела главного механика завода 25 Михаил Кулешов узнал от руководства, когда приехал на работу во вторую смену. Его, как и многих работников предприятия того времени, сразу отправили ликвидировать последствия взрыва. Кулешов «освинцовывал» кабину трактора С-80, обкладывал им пол и стены.
«Уже на следующий день С-80 весь в свинце поехал на разведку в очаг взрыва. От здания с большой трубой до очага — около 500 метров, но скорость освинцованного трактора составляла 2 км в час. Разведчик вышел из кабины, произвел замеры и обратно в кабину. На все это у нас ушло около двух часов», — говорит Кулешов.
Позже таким же способом и в кратчайшие сроки слесари «обезопасили» танк Т-34, и отправились на нем в цех, где и произошел взрыв.
«Наша бригада приступила к ликвидации в октябре. Работали с 19 часов до часу ночи. Мы должны были собрать «плеть» из труб и шлангов и перебросить ее к месту взрыва, где уже работали буровики», — рассказал Кулешов.
К восстановительным работам комбината приступили в 1958 году. Как говорит Кулешов, условия работы были не самые приятные: все помещения были затоплены водой. Строители пробили проходы, а электрики протянули освещение гирляндами из лампочек. В таком полумраке и приходилось работать. И без «приключений» не обходилось.
«Однажды Михальский шел в темноте по доскам, которые мы проложили, испачкал себе голову. Чем только мы не отмывали ее, и шампунями и сильными химикатами, но так и не отмыли, — рассказывает Кулешов. — Даже парикмахер отказалась стричь его. Выручил друг: побрил его налысо. Бывало даже, что кто-то срывался с досок и падал в эту зараженную воду».
Дедушка закрашен черным маркером
Людмила Смирнова родилась уже после той аварии, в 1961 году, в Челябинск-65, это прежнее название Челябинска-40, и прожила там до своего 18-летия.
«О той аварии в городе не говорили, как не принято было говорить и о многих других инцидентах, случавшихся в то время там не только в городе, но и в других местах Советского Союза. А различные происшествия были, хоть об этом не говорят и сейчас», — рассказала дочь ликвидатора.
Отец Людмилы был одним из тех, кто помогал справляться с последствиями аварии на «Маяке». Он сгорел от радиации буквально за две недели после очередного такого «инцидента», который случился уже намного позже событий 60-летней давности.
О том, что происходило на комбинате, Фаик (так звали отца Людмилы Смирновой), не говорил даже семье. Разговоры на эту тему были под запретом.
Дочь ликвидатора вспоминает, как в детском саду воспитатели переодели всех детей в другую одежду и в срочном порядке вывезли всех на автобусе на весь день за город. «О том, что происходит и как это влияет на здоровье и экологию, я не думала. Это было мое детство, которое проходило там, и я считала это все нормой. Плюсом было то, что нас, детей, каждое лето отправляли на лечение на юг», — говорит Людмила Смирнова.
Жителей «сороковки», так называли сами жители свой город по первому его названию — Челябинск-40, не эвакуировали. И значит, массовых заболеваний лучевой болезнью в городе быть не должно, но люди продолжали умирать. Настоящую причину смерти никто никогда не писал, ставили — вегетососудистую дистонию второй степени или рак. Даже в медкарте ее сына, который родился 88 году, в описании генеалогического древа наследственных заболеваний дедушка закрашен черным маркером и указано, что он умер от рака.
Молчание длиной 30 лет
Газеты Советского Союза молчали. Лишь спустя неделю после взрыва, 6 октября 1957 года, в местной газете «Челябинский рабочий» написали про взрыв. Правда, столб радиоактивной пыли выдали за северное сияние. «Многие челябинцы наблюдали особое свечение звездного неба. Это довольно редкое в наших широтах свечение имело все признаки полярного сияния. Интенсивное красное, временами переходящее в слабо-розовое и светло-голубое свечение вначале охватывало значительную часть юго-западной и северо-восточной поверхности небосклона».
Первым, кто попытался рассказать о случившемся на «Маяке», был диссидент физик-ядерщик Жорес Медведев. В 70-е годы прошлого века он выступил перед иностранными журналистами и рассказал о взрыве на Урале. Поднялся шум, но советские власти отрицали эту информацию.
Об аварии на «Маяке» молчали до событий на Чернобыльской АЭС. Почти 30 лет про взрыв в Челябинской области страна не знала ничего: город был закрытый, работников «Маяка» не отпускали в отпуск около полутора лет, а ликвидаторы подписывали бумаги о неразглашении. И только в 1989 году, в самый разгар перестройки, СССР признал очевидный факт — 29 сентября 1957 года на химкомбинате «Маяк» прогремел взрыв…