Захоронения бывают разные, и не только на суше, но и в морях тоже. Одно из кладбищ радиоактивных отходов устроено на дне залива Степового в Карском море. Говорят о двух тысячах контейнеров с твёрдыми радиоактивными отходами, но особая речь об атомной подлодке К-27, которую уложили на грунт целиком, утверждает газета «Вечерний Северодвинск»:
В Белушьей Губе два кладбища – одно называют старым, оно на косе, в прибрежье бухты, другое – в тундре, к северу от посёлка. На первом, слышал такое, давным-давно было ненецкое капище, а потом уже его стали использовать как христианский погост. Туда мы сначала и поехали…
Добирались по дороге между завалами утильного железа и разрушенных построек. За стеклом «уазика» мелькнуло и что-то вроде бывшего угольного склада, а потом и обнесённая проволокой-колючкой площадка, – оказалось, с металлом для вывоза на материк.
Надлежит беречь
Приехали. Иван Сергеевич Соколов-Микитов побывал в Белушьей Губе в тридцатом году, застал это кладбище с приметным старым гурием из камня, с высокими могильными крестами, «источенными ветром и морозной пылью…» Сегодня всё выглядит по-другому. Общая оградка, кому-то покажется, что слишком простецкая, но она есть. Ни деревца, ни кустика, естественно, одна тщедушная тундровая травка. Сглаженные холмики могил, без памятников, на одном лишь обелиск, но захоронения обозначены – каждое обложено по контуру сварной рамкой из металла. Над всеми высится один деревянный православный крест.
Подошли к обелиску. С большим трудом разобрали, да и то не всю, надпись – похоронен кто-то из первых строителей полигона. Видать, дороговато или обременительно было переправлять умерших на Большую землю в 1954-м, и потому хоронили здесь.
На склоне кладбищенского островка, ближе к заливу и вне ограды, – ряд старых цистерн, возможно, в них хранили ГСМ. Тут же и старая сторожевая вышка. Будто осталось ещё на косе, что надлежит стеречь.
Второй погост, называемый новым, лежал на плавном холме желтеющей тундры. Ограждение его солиднее, чем у старого, и сразу заметно, что по его металлу недавно прошлись кисти маляров. Прямо от входа, в считанные шагах, – высокий православный крест и две обнесённые, уже малой изгородью, могилы. За ними – ряды холмиков с одинаковыми памятниками.
Часть захоронений сюда перенесли с того, старого, кладбища на косе, когда море с годами стало подбираться к могилам.
В том числе и то, что с водолазной трёхболтовкой на постаменте. Надпись: «Старшина 2-й статьи Збиглей М.М. Погиб при исполнении служебных обязанностей. 1939-1959…» Двадцать лет тому старшине было. И рвались ещё тогда над Новой Землёй первые атомные бомбы…
На горизонте карской стороны — синие ломкие отроги. На них не слежался прошлогодний снег – лето выдалось необычайно тёплым. Ближе к нам – под робким солнышком тёмно-жёлтые волнистые холмы с бурыми пятнами тундры. Облака над ними спокойно лежали вытянутыми клочками ваты. Будто неживая, стыла синь дальних озёрец. Всё просто, как на бесхитростных рисунках Тыко Вылки. Тихо, почти безмятежно. Покой объял закрытые острова. И только загадочные радуги нежданно расцвечивали дальние дали.
Покой на дне
Захоронения бывают разные, и не только на суше, но и в морях тоже. Одно из кладбищ радиоактивных отходов устроено на дне залива Степового.
Залив относительно узок и неглубок, врезается в восточный берег Новой Земли по 72-й широте. С покатого прибрежья типичная тундра плавно устремляется вверх на сопки. Самая крупная из них — 341 метр. Из прочего приметного: речка, сбегающая в залив на западе, а на востоке — два солёных, затопляемых морским приливом озерка и на самом входе в залив крошечный островок Наковальня, верх его и в самом деле напоминает опору для ковки металла.
Местный подводный могильник существует с тех пор, как бытовала практика топить радиоактивные отходы в океане. Поступали так все страны, имевшие ядерные производства. Из того, что ныне покоится на дне залива, давно уже не делают тайны. Говорят о двух тысячах контейнеров с твёрдыми радиоактивными отходами, но особая речь о подлодке К-27, которую уложили на грунт целиком.
«Заступил на службу»
Лодку эту я видел в Северодвинске, и в не лучшие для неё времена, – пришвартованную к причалу отстоя и консервации, среди таких же списанных кораблей-горемык. Тогда ни сном ни духом не ведал о дальнейшей её участи, да и ни к чему мне было знать. И конечно, никак не предполагал, что много лет спустя интересы и труды морского историка не раз выведут меня на недолгую и трагичную судьбу уникальной атомной подлодки К-27.
Столь же случайным оказалось знакомство и с последним боцманом этого корабля. Геннадий Александрович Петухов больше двадцати лет, как вышел на пенсию и работал в Северодвинском драмтеатре инструктором пожарной безопасности. Впрочем, сказать «работал» не совсем верно. Помнится, всякий раз он начинал своё дежурство непременной фразой: «Заступил на службу». Звучало это, разумеется, в шутку, но и с уловимой интонацией бывшего военного человека. Флотская выправка в Геннадии Александровиче угадывалась безошибочно, про себя я сразу отметил: строгая струнка, аккуратист, любит порядок, наверняка всерьёз занимался спортом. Но спросить его про воинскую службу повода долго не было. А не спросил бы однажды, так скромный Геннадий Александрович мог и не придать никакого значения своему морскому прошлому.
Из всех кораблей, на которых довелось служить Петухову, самым известным на флоте была подлодка К-27. Впервые он увидел её, когда командовал рейдовым минным тральщиком. Базировался он в Северодвинске, и у причала, где тральщик обычно швартовался, стояла атомная К-27 — мощный красивый корпус. Всех и каждого из её тогдашних моряков Геннадий Александрович знал. Будничные корабельные дела «по портовому соседству» сводили Петухова с ними часто. Командир подлодки капитан I ранга Геннадий Гелиадорович Новицкий слыл большим умницей, морскую профессию знал. Когда в 1975-м тральщик мичмана Петухова «отслужил свои Регистры», Новицкий взял его к себе боцманом, старшиной рулевых и сигнальщиков. Правда, на тот час атомная лодка уже числилась неходовой.
Боцман своё дело знал
Известный писатель-маринист Николай Черкашин в очерке о подлодке К-27, в общем-то, непростительно для моряка-подводника называет её «Золотой рыбкой», путая с первой советской подлодкой проекта 661, которая создавалась с корпусом из титановых сплавов. К-27 тоже строилась северодвинцами, однако несколькими годами раньше «Золотой рыбки» и совсем по иному проекту – 645. Она тоже была уникальной, но в ином роде. Внешними очертаниями К-27 не отличалась от самых первых наших атомных кораблей, но в её реакторах использовался так называемый ЖМТ – жидкометаллический теплоноситель. Проще: в системах парогенераторов лодки циркулировала не вода, а расплавленная масса свинца и висмута. Лодку сдали флоту в 1963-м, она ходила в моря по большей части опытовым кораблём и, к сожалению, недолго.
В мае 1968 года морякам поставили задачу вывести реакторы на полную мощь. Только командир БЧ-5 лодки А.А. Иванов тогда посчитал, что корабль к походу не готов, поскольку уже требовалось провести регенерацию ЖМТ. Своё «особое мнение» он даже записал в бортовой журнал. По тем временам такой поступок требовал мужества. К мнению Иванова не прислушались. В море случилась страшная авария в реакторном отсеке. От радиационного удара в тысячу рентген переоблучился весь экипаж. К-27 вернулась в Гремиху. Счётчики Гейгера зашкалили даже на причале. Часть моряков погибла. Как боевой корабль подлодка уже не подлежала восстановлению. Свежие активные зоны её реакторов выгрузке не поддавались. Поэтому первый контур залили фурфуролом, который, кристаллизуясь, становился чем-то наподобие гранита, а весь реакторный отсек заполнили битумом.
Стоянку лодки в Северодвинске обеспечивал сокращённый почти в три раза экипаж. Но, как и на любом корабле с Военно-морским флагом, на ней неслась вахта. Необитаемым являлся лишь реакторный отсек.
Все, кто бывал на лодке К-27 того времени, впоследствии рассказывали мне: в отсеках её поддерживался идеальный порядок. Помнится, так и говорили: «Палубы выдраены под домашние тапочки, а поручни — под белые перчатки». А кто за чистоту и опрятность корабля первый ответчик? Боцман! Боцман Петухов дело своё знал.
В главном штабе флота К-27 уже не числили и вообще как-то скоро о ней забыли. Но однажды приехал в Северодвинск главком Сергей Горшков, вышел на причал и очень удивился: «Как, она всё ещё тут?!»
В заданном районе
— В последний поход подлодку тщательно готовили – рассказывал Геннадий Александрович. – Море редко кого балует, и главным было обеспечить непотопляемость корпуса. Всё точно рассчитали и для пущей плавучести несколько балластных цистерн даже заполнили «пенопластовыми шариками»…
В последней команде К-27, точнее, в аварийной её группе пошли тринадцать человек: командир – Алексей Анатольевич Иванов, тот самый принципиальный командир БЧ-5 со своим «особым мнением», три матроса-срочника, остальные — мичманы. Митингов не устраивали и обошлись без долгих прощаний на причале. Был сентябрь 1981-го…
К месту шли около трёх суток. Прибыли. Карское море: серый день, стылая вода. В заливе Степового стали в точку. Эхолот отбивал 33 метра. По рекомендациям МАГАТЭ аварийные реакторы надлежало топить на глубине не менее 4000 метров. Но кто тогда слушал МАГАТЭ?
Лодка не хотела умирать. В её корпус впустили студёное море, первые отсеки и центральный горькую воду брали быстро, а кормовые медленно, и обречённая подлодка хотя и погрузилась, но лишь упёршись носом в дно.
— Корма с рулями и стабилизаторами оставалась на поверхности, — объяснил Геннадий Александрович. – Сначала решили делать вырез в корпусе. С буксира на лодку спрыгнул было матрос с газовым резаком. Но тут заметили, воздух всё же стравливается. И резать не стали…
Неверно описывают последние минуты атомной подлодки К-27 и маринист Черкашин, и мемуарист адмирал Мормуль: никто тогда корпус лодки в районе балластной цистерны форштевнем буксира не бил, да и невозможно форштевнем пробить такой металл.
— Дело было так, – продолжил Геннадий Александрович. — Оба буксира зашли с её кормы, разом навалились на стабилизаторы, жиманули, вот тогда она и ушла наконец под воду. Последний раз и навечно…
Настроение у всех было соответственное, будто на похоронах. Мужики, кто с первого дня на К-27 служил, мрачно вслух, мол, не помешало бы выпить за её службу и за её покой… А мне 10 сентября день рождения, и я в рейс бутылку коньяка взял. Вот тогда она и пригодилась…
Вернулись в Северодвинск. Командир Беломорской базы Леонид Михайлович Сальников перед строем на плацу объявил: «Задача выполнена. Подлодка отбуксирована и затоплена в заданном районе Баренцева моря». Вообще-то, залив Степового — Карское море. Но не ошибся тогда адмирал и не оговорился: место затопления подлодки К-27 держали в секрете, даже от своих.
Только несколько лет спустя, уже в крикливые времена перестройки, Геннадий Александрович Петухов прочёл в одной из газет статью об экологии Севера. Там же приводились точные координаты захоронения его корабля – 72 градуса 31` 25” северной широты, 55 градусов 30` 25” восточной долготы. Последний экипаж К-27 расформировали, моряков перевели на другие корабли. Петухов дослуживал свой срок на других атомных лодках, которые стояли в Северодвинске.
Утечек нет!
Признаться, в рассказе Геннадия Александровича о К-27 я не почувствовал сентиментального отношения к обречённому кораблю, однако именно с этой подлодкой у него связано больше всего воспоминаний.
Строгого инструктора Петухова в Северодвинском драмтеатре долгое время вспоминали добрым словом, и, кстати, так вышло, что штатные аншлаги «Ответственный за пожарную безопасность – Г.А. Петухов» в помещениях театра ещё долго сохранялись после того, как он окончательно ушёл на пенсию. Об очень многом и примечательном из морской службы Геннадия Александровича, как выяснилось, в коллективе театра даже и не подозревали.
Из отчёта совместной российско-норвежской экспедиции 2012 года на научно-исследовательском судне «Иван Петров», опубликованного в октябре 2012 года в Париже:
«Уровень загрязнений гамма-излучающими радионуклидами в заливе в целом низкий. С помощью телеуправляемого подводного аппарата обследованы затопленные объекты. Повреждений контейнеров не наблюдалось. Утечек радиоактивных веществ из АПЛ К-27 нет. Лодка лежит на ровном киле и не покрыта слоем донных отложений. Коррозии лёгкого корпуса не наблюдается. Отсутствуют ряд люков на лёгком корпусе. Палуба покрыта слоем ила 3-5 сантиметров. На корпусе АПЛ наблюдаются бентические организмы».
* * *
Осенью залив не знает покоя, волны бегут по нему без устали, короткие и злые. Чешуйки пенных гребешков густо разбросаны по серо-зелёной воде.
Море, прижатое небом, тускнеет холодно и мрачно. И никакого намёка на затишье, хотя мир отчего-то и стал почти беззвучным. Молчит залив, даже на берегу едва шелестит накат, бросает на гальку клочья пены, столь похожие на сахарную вату. Смолк и гомон птиц на ближних скалах. А дальше на север – безучастные бурые сопки тундры. Равнодушное небо над всем…
В такие часы становится тревожно от неясных ожиданий или даже предчувствий. Будто осторожно прикоснулся к леденящей тайне, что известна немногим, и ждёшь, как она на сердце отзовётся…
Олег ХИМАНЫЧ, морской историк
(Новая Земля – Северодвинск)