65 лет назад, 29 сентября 1957 года, произошел взрыв емкости с радиоактивными отходами на химкомбинате «Маяк». Тогда о произошедшей неподалёку от города Челябинск-40, позднее переименованного в Озерск, не писали газеты и не говорили по радио. Южноуральцы в тот вечер лишь полюбовались «северным сиянием», которое на самом деле было заревом от радиоактивного пожара, видным за сотни километров. Но для жителей соседних сел эти события оказались сравнимы с концом света, а последствия отзываются до сих пор – в их детях и внуках. Журналист «КП-Челябинск» пообщался с активистами движения «Маяк надежды» и узнал, как люди продолжают бороться за права пострадавших от одной из самых страшных техногенных катастроф прошлого века, история которой долго замалчивалась.
«Сливали отходы в реку, а мы оттуда воду брали»
Вера Кузнецов и Галина Щербакова – председатель и заместитель председателя «Маяка надежды». Они встречают меня в штабе организации в небольшом офисном центре, где рядом с ними размещаются еще несколько НКО. На столе плакаты и грамоты, готовятся к юбилейному митингу в честь 65-летия со дня трагедии, которая навсегда изменила жизни их семей. Но столкнулись с радиацией они гораздо раньше, еще до рождения.
– Комбинат начал сбрасывать отходы в Течу сразу после открытия. За основу взяли американскую технологию, но не рассчитали, что там такие предприятия находились в горах, а реки впадали в океан. У нас же река медленная, небольшая. И вся радиация оседала в иле. А наше подсобное хозяйство оттуда воду брало, – вспоминает Вера Кузнецова.
Подсобного хозяйства, откуда родом Вера Александровна и Галина Сергеевна, уже давно нет на картах. Оно находилось в паре километров от Муслюмово, на берегах реки Течи. И туда уже с 1949 года бесконтрольно сбрасывались радиоактивные отходы с «Маяка». Из этой речки пил скот, брали воду на полив огородов. В ней купались дети, стирали белье взрослые. Счетчиком Гейгера их никто не замерял, анализов у них не брали. Люди что-то подозревали, но продолжали жить по-старому. Так бы все и продолжалось, если бы не авария.
Как позднее обнародовали, на химкомбинате произошел взрыв из-за поломки системы охлаждения в емкости с ядерными отходами. Огромный, вмещающий 20 банок объемом 250 кубометров, с бетонным стенами в метр толщиной и крышкой весом в 560 тонн, зарытый несколькими метрами земли. Но этой защиты оказалось мало. Один из контейнеров взорвался, задев остальные. Крышку резервуара отбросило взрывом на 20 метров, а ядерная пыль поднялась на два километра, после чего ветром ее разнесло на 300 километров.
Жители области тогда наблюдали сияние в небе. Необычное, то красное, то розовое, то голубое, оно приковало к себе миллионы глаз. В газетах тогда написали о северном сиянии. Лучше бы так все и было.
«Мы ходили все в струпьях»
На момент взрыва Вере Кузнецовой и Галине Щербаковой не было и двух лет. Его они не помнят, но знают все по рассказам родителей, старших братьев и сестер. А еще по историям других пострадавших. В первые недели ближайшие к предприятию села начали уничтожать. Людей перевозили, скот стреляли и закапывали, дома сравнивали с землей, а местность перепахивали.
В подсобное хозяйство 342 солдаты пришли спустя почти три года после аварии. Все это время люди жили, ели огромную картошку и замечали, как у них быстро начинает ухудшаться здоровье.
– Лежала в больнице с женщиной, ее отец наловил рыбы в мешок, принес, поставил в сарай. Она ночью заходит, а вся рыба голубым цветом светится! Никто же ничего не объяснял, сказали из речки ничего не ловить, а почему – непонятно. Но люди ловили, есть же надо что-то было, – делится Вера Кузнецова.
Переселили семьи на территорию современного поселка Течинский. Тогда это было голое поле. Жить пришлось начинать заново. Но часть селян собрали свои деревянные дома и перевезли их на новое место. Вместе с людьми и их скарбом переехал и повышенный радиационный фон.
– Мы ходили все в струпьях постоянно, называли их «цыпками». Ранка от прививки, сделанной в сентябре, у меня сохранялась до следующего лета. Зато грибы собирали размером с футбольный мяч и без червей, червь такое не ест, – рассказывает Вера Александровна.
Понятным языком о вреде радиации селянам все равно не рассказывали, мало кто понимал, что есть такое смертельно опасно. Зато приезжали ученые. Смотрели на влияние ядерной энергии на пострадавших, делали замеры, охали от зашкаливающих счетчиков. Сами того не понимая, люди стали подопытными.
Государство тем временем всю информацию о происшествии засекретило. Официально, на «Маяке» 29 сентября 1957 года ничего не случилось. И так считалось до аварии в Чернобыле. После нее начали говорить и об озерской трагедии и обращать внимание на пострадавших, которых оказались тысячи: переселенцы, ликвидаторы, жители соседних сел из которых уничтожено было 23.
«У меня ребенок родился мертвым, с врожденными уродствами»
Самое страшное ожидало позже, когда люди начали умирать от быстротекущих онкологий и плохо заживающих ран. В Челябинске создали научную организацию, задачей которой было следить за пострадавшими и оказывать им медицинскую помощь. Но что сделать с человеком на последней стадии рака? Или с женщиной, которая не может родить по неизвестной науке причине? И эти проблемы оказались самыми частыми.
– Я первого ребенка родила не сразу. А второго с большим трудом. У меня было несколько выкидышей, а потом родился восьмимесячный ребенок с врожденными уродствами, мертворожденный. У него из бедра сформировались наросты, врачи диагностировали двойню. Но потом, слава Богу, родила второго. Разница с первым у них 8 лет, – с горечью поведала Галина Сергеевна.
Женщины делятся печальной статистикой — около 70% людей, пострадавших от аварии на «Маяке», сталкиваются с онкологией. И эта страшная вероятность заболевания сохраняется и у их детей, и у внуков. Похожая ситуация с деторождением. И со временем она усугубляется, бесплодие возникает у потомков, которые в зараженной местности никогда не жили.
– Я у матери восьмой родилась. А сама я столкнулась с проблемами, лежала на сохранении. Теперь проблемы у моей дочери, она из-за патологии второго не смогла родить. Беременность не наступает, – делится Вера Кузнецова.
Еще приходят в «Маяк надежды» люди, родившиеся с генетическими отклонениями. Два яичника у женщины, неработающий кишечник у мальчика, одно ухо у девушки. Вещи, которые показывали в школе на уроках биологии, рассказывая о страшной и невидимой силе радиации. Все они воплотились в жертвах «Маяка».
«Сейчас мы хотим справедливости»
Раньше пострадавшим от «Маяка» оказывали полную помощь при любых заболеваниях. Сейчас этого нет, как нет выплат и лечений для их прямых потомков, если хронические болезни появляются после 18 лет. О внуках и правнуках даже и речи не идет.
– Все льготы для пострадавших регулируются «Чернобыльским законом» и там сказано, что на льготы могут рассчитывать «дети» переселенцев. Трактуют это так, что если до 18 болезнь выявилась, то лечение положено. После 18 – уже не ребенок. Но ведь у слова «дети» два смысла! И мы добиваемся устранения этой несправедливости,– объясняет Галина Щербакова.
Другая несправедливость – проблемы с выплатами. Кто подавал иски, мог рассчитывать на выплаты в три тысячи рублей. Но обращались в органы тогда далеко не все. Кто-то не знал, кто-то стеснялся, у кого-то не было возможности. В итоге сложилась ситуация, когда на момент аварии жили жертвы в одном доме, но теперь один получает совсем маленькую выплату, а другой — чуть больше. Женщины объясняют, что дело здесь совсем не в сумме, а во внимании и уважении.
– Про нас бы никто и не вспомнил, если бы не Чернобыль. И нас в области десятки тысяч, мы просто никому не нужны. Иногда поможет правительство или администрация, но редко, – жалуются женщины.
В «Маяке надежды» женщины помогают другим пострадавшим: собирают деньги на лекарства и приборы для жизни, ищут средства на санатории или разбираются со счетами. Но, учитывая масштабы трагедии, этого мало. И в поддержке государства сейчас могут нуждаться сотни жертв «Маяка» и их родственников.
29 сентября «Маяк надежды» традиционно устраивает митинг-встречу. Обсуждают планы на будущее, вспоминают трагедию, возлагают цветы к небольшому камню-памятнику. И проблемы у всех собравшихся похожие: онкологии, страшные болезни детей и внуков, обида на статус засекреченных и забытых.
– Вот внучке моей бы лечение оказывали, у нее же тоже онкология, но врачи не признают, что из-за «Маяка», – рассказывает одна старушка.
– Мои родители своим ходом оттуда переехали, когда я маленькая была, а мне статус переселенца ведь так и не дали, – рассказывает вторая.
Сотни южноуральцев обречены на страдания, а причину этого в одной из главных катастроф прошлого века уже никто не видит. Про нее не снимают голливудских сериалов и не пишут бестселлеров, а про жертв предпочитают молчать и делать вид, что их не существует.
Егор Поберей ( «КП — Челябинск»)