Суть этой вещи заключалась в том, чтобы навсегда изменить наше представление о власти. Когда во время второй мировой войны американские военные собрали коллектив ученых во главе с физиком Дж. Робертом Оппенгеймером для создания атомной бомбы в надежде опередить нацистов в создании столь ужасного творения, многие из тех, кто участвовал в проекте, рассматривали свои усилия как некую странную разновидность гражданского предназначения. Манхэттенский проект, писал Ричард Родс, лауреат Пулитцеровской премии, автор книги «Создание атомной бомбы», «с самого начала был продиктован не злобой или ненавистью, а надеждой на лучший мир». Сам Оппенгеймер однажды сказал:
«Атомная бомба стала поворотом винта. Она сделала перспективу будущей войны невыносимой. Она привела нас на последние ступеньки к горному перевалу, а за ним — другая страна».
Сейчас мы живем в этой другой стране, в которой считается, что наличие ядерного оружия делает его применение невозможным. Если одна страна нанесет ядерный удар, то, по идее, все мы будем уничтожены.
Еще 15 лет назад настроения ядерного нераспространения казались устойчивыми. Даже американские госсекретари, занимавшие свои посты во времена холодной войны, выступали за окончательное сокращение атомного оружия. Бывший президент Барак Обама, вступив в должность в 2009 году, хотел, чтобы мир был без него, и проталкивал новый договор с Россией об ограничении количества развернутых боеголовок в арсенале каждой страны. Но после десятилетий усилий по разоружению мировых держав и снижению напряженности, винт снова закручивается. Россия приостановила свое участие в договоре, и считается, что Китай увеличивает размер своего арсенала.
И даже когда США готовились к сокращению общего числа ядерных боеголовок, они стремились заменить имеющееся оружие и модернизировать механизмы доставки. Оружие, разработанное несколько десятилетий назад, старело, и его содержание обходилось в сотни миллионов долларов в год. В 2010 году Конгресс США одобрил обновление американской ядерной триады — систем вооружений, развертываемых на суше, море и в воздухе.
Ни один из элементов триады не вызывает столько споров, как система межконтинентальных баллистических ракет (МБР) — арсенал из сотен единиц оружия, размещенных в 450 подземных шахтах в Монтане, Северной Дакоте, Вайоминге, Колорадо и Небраске. Поскольку ракеты располагаются в стационарных точках — в отличие от подводных лодок или самолетов, — они считаются потенциально уязвимыми для нападения; поскольку они считаются оружием первого удара, сохраняются опасения, что одна из них может быть случайно запущена; из-за своего географического размещения они оказывают огромное влияние на землепользование и энергетическую политику. В 2015 году, за два года до утверждения генерала Джеймса Мэттиса на пост министра обороны США, он предложил сенатскому комитету по вооруженным силам рассмотреть возможность полного отказа от ракет наземного базирования.
Но примерно в то же время Центр ядерного оружия ВВС США запросил разработку и строительство новой ракеты. Подрядчик Northrop Grumman принял участие в тендере и выиграл его, и к 2021 году Конгресс США разрешил первые инвестиции в обновленную общенациональную систему МБР, которая теперь называется Sentinel. Как и ракеты Minuteman III, которые сейчас находятся на вооружении, ракеты Sentinel будут способны совершать изящную параболическую дугу в небесах к любому месту на Земле, чтобы уничтожить его. 100 миллиардов долларов, которые пойдут на Sentinel, — это лишь первый шаг на пути к 1,5-триллионным инвестициям в ядерную триаду, которые, как ожидается, будут направлены на наращивание производства новых плутониевых шахт — смертоносных металлических сердец ядерных боеголовок.
Вопрос о том, закручивают ли США винт потуже, чтобы заверить союзников в новой агрессивной позиции России и растущей мощи Китая, или просто продолжают реализовывать выгодную, десятилетиями вынашиваемую милитаризованную политическую программу, зависит от того, кого вы спросите. В любом случае, итог очевиден. «Я ожидаю, что ближайшие десятилетия станут временем бума для индустрии ядерного оружия», — говорит Джеффри Льюис, эксперт по нераспространению и профессор Миддлберийского института международных исследований в Монтерее, штат Калифорния.
Роберт Вебстер, заместитель директора по вооружениям Лос-Аламосской национальной лаборатории в Нью-Мексико, сказал мне, что американцы утратили способность свободно ориентироваться в ядерном оружии — то есть из-за десятилетий относительной стабильности мы забыли, как о нем думать. «Вам нужно, чтобы все в мире были на одном уровне понимания, чтобы вы могли поддерживать это сдерживание», — говорит он. Но мировые державы относятся к ядерному оружию как к разменной монете, и история показывает, что эскалация одной страны следует за эскалацией ее соперников. Худший сценарий — апокалиптический. Даже если сохранится непростой мир, мы знаем по опыту, что наращивание ядерного потенциала — производство боеголовок и радиоактивная тень, которую они оставляют за собой, — меняет место. «Быть ядерной страной — это дорогого стоит, — говорит Уэбстер.
Возможно, точнее было бы сказать, что существует множество издержек, как немедленных, так и долговременных». С момента появления производства плутония, менее века назад, некоторые районы США несут больше издержек, чем другие. Этим летом я отправился в город, где до сих пор производят оружие, необходимость в котором должны были искоренить; на равнины, где ядерные ракеты контролируют местную экономику; в шахту, расположенную на глубине 2000 футов под дном пустыни, где покоится большая часть плутониевых отходов от производства оружия в Америке. Я надеялся услышать от людей, живущих в этих населенных пунктах, чтобы лучше понять, что оставила им та эпоха, когда мы стоим на пороге новой гонки вооружений. Экскурсия началась в часе езды от моего дома, на родине и духовной родине американского ядерного оружия. «Лос-Аламос, — гласит табличка на окраине города, — место, где совершаются открытия!»
Лос-Аламосская национальная лаборатория, штат Нью-Мексико — это место выглядит постановочным, как съемочная площадка, призванная изобразить сильно постаревший американский пригород: аккуратные загорелые здания, ворота безопасности, белые купола, напоминающие цирковые шатры, в которых хранятся емкости с плутониевыми отходами. Место, известное сегодня как Лос-Аламосская национальная лаборатория (ЛАНЛ), и прилегающий к нему городок были созданы во время второй мировой войны, когда американское правительство приобрело школу для мальчиков и землю у местных жителей и коренного населения на плато Пахарито. Плато расположено над крутыми каньонами и арройо, которые спускаются на дно долины и к Рио-Гранде, главной артерии Нью-Мексико.
По словам Раймонда Мартинеса, директора департамента охраны окружающей среды и культуры в пуэбло Сан-Ильдефонсо, которое граничит с лабораторией, племя предоставило правительству землю для военных действий, но с пониманием того, что ее вернут: «Насколько нам известно, и наша история, которой мы поделились, и информация, которую мы нашли на данный момент, после завершения проекта земля должна была быть возвращена», — сказал он.
Джемез — это округлые вулканические горы, и они полны жизни. Здесь водятся лоси и медведи, пустельги и вороны, высокие травы и олени, а в глубоких прохладных бассейнах плещется форель. Это место, куда коренные народы Америки тысячелетиями приходили охотиться, ловить рыбу, собирать лес и растения, а также молиться. В своих мемуарах «Имена», написанных в 1976 году, Н. Скотт Момадей, лауреат Пулитцеровской премии из племени киова, вспоминает о годах, проведенных им в Джемез-Пуэбло в детстве: «Теперь, когда я оглядываюсь на этот длинный пейзаж долины Джемез, мне кажется, что я повидал многое на свете».
То, что Оппенгеймер увидел под горами Джемез, было местом, где ученые могли тайно разрабатывать оружие. На первых порах жители близлежащих пуэбло помогали строить город и работали домработницами у ученых. Во время Второй мировой войны ЛАНЛ получал уран и плутоний из реакторов в Ок-Ридже (штат Теннеси) и Хэнфордского машиностроительного завода в штате Вашингтон, где в 1944 году был открыт первый полномасштабный ядерный реактор. Следующим летом бомбардировщики сбросили на Японию два боезаряда: урановую бомбу «Малыш» над Хиросимой и плутониевое устройство «Толстяк» над Нагасаки. Осенью того же года Оппенгеймер ушел из LANL, и его заменил Норрис Брэдбери, который считал, что лаборатория должна оставаться открытой для разработки ядерного оружия в качестве средства сдерживания. Даже когда в последующие десятилетия Лос-Аламос расширил свою специализацию, став местом для климатологии и исследований в области нанотехнологий, он продолжал создавать детонаторы для ядерного оружия.
В разгар холодной войны США производили более 1000 плутониевых зарядов в год, большинство из них — на заводе Роки-Флэтс в Колорадо. Исходный уран для этих зарядов извлекался из земли в шахтах на Юго-Западе, сотни из которых находились на землях племени навахо. В 1989 году на завод Роки-Флэтс был совершен рейд Федеральным бюро расследований после многочисленных нарушений правил безопасности и отчетности. Завод был закрыт, а на прилегающей территории теперь находится заповедник дикой природы, к которому примыкает элегантный жилой комплекс.
После закрытия «Роки Флэтс» в 2003 году ЛАНЛ вновь вернулась к производству ядерного топлива для военных запасов. Вскоре ему было поручено изготовить ограниченное количество зарядов для подводных лодок, но этот проект был сорван, когда выяснилось, что ученые поставили несколько зарядов рядом друг с другом с целью сделать фотографию — сценарий, который, гипотетически, мог привести к критической ядерной реакции.
Сегодня в хранилищах находится около 20 000 старых зарядов, многие из которых хранятся на заводе Pantex в Техасе, где разбирают, хранят и собирают старое оружие. Сохранят ли эти заряды свою эффективность — вопрос, вызывающий серьезные споры. Производство плутония из урана началось всего 80 лет назад, а испытания ядерного оружия в США прекращены с 1990-х годов. «Мы как бы изучаем старение в процессе эксперимента», — говорит Вебстер.
Некоторые исследования показывают, что американские запасы зарядов, вероятно, будут оставаться эффективными в течение длительного времени. «Насколько мы можем судить, с научной точки зрения нет никаких оснований для того, чтобы создавать новые заряды с той скоростью, которую предлагает [правительство]», — говорит Дилан Сполдинг, старший научный сотрудник программы глобальной безопасности Союза обеспокоенных ученых, который проводил исследования в ЛАНЛ и Ливерморской национальной лаборатории имени Лоуренса в Калифорнии. Льюис из Института международных исследований Миддлбери считает, что решение об обновлении арсенала носит политический и экономический характер: «Нам не нужна новая МБР».
Но Национальная администрация ядерной безопасности США (NNSA) утверждает, что обновление необходимо для предотвращения упадка и сохранения институционального опыта, если возникнет необходимость в военных действиях. ВВС США утверждают, что обновление системы МБР обойдется дешевле, чем дальнейшее продление срока службы Minuteman III.
В 2018 году LANL было приказано подготовиться к производству 30 готовых к войне плутониевых зарядов в год к 2026 году. (Строящийся новый объект в Южной Каролине в конечном итоге будет производить не менее 50 плутониевых зарядов в год). Они будут изготовлены из переработанных атомов плутония, взятых из старых запасов оружия на Pantex, и вставлены в боеголовку, сконструированную из новых компонентов. Впервые с момента окончания холодной войны страна производит такую боеголовку под названием W87-1, которая будет установлена в головной части новых ракет Sentinel.
Чтобы поддержать производство новых плутониевых зарядов, годовой бюджет программы создания ядерного оружия в Лос-Аламосе и связанного с ней строительства недавно вырос до 3,5 миллиарда долларов — более чем на треть больше бюджета штата Нью-Мексико. Уэбстер говорит, что его команда надеется произвести первый заряд военного резерва в следующем году, но, по данным Управления правительственной отчетности, проект отстает от графика. Лаборатория планирует нанять 1400 работников, и город ищет для них жилье в то время, когда приток богатых жителей изменил экономический облик северной части Нью-Мексико. Округ Лос-Аламос, где средний доход семьи превышает 100 000 долларов, может похвастаться тем, что его жители «имеют самый высокий уровень образования на душу населения среди всех муниципалитетов».
Даже в то время, когда начинается реализация нового проекта, близлежащие районы, многие из которых страдают от укоренившейся бедности, все еще борются с последствиями, возникшими десятилетиями ранее. Во времена Манхэттенского проекта, когда экологические нормы были слабы, рабочие часто сбрасывали радиоактивные отходы прямо в землю. Например, в бывшем центре ядерных исследований под названием «Зона С» в незасыпанных шахтах и ямах, оставшихся со времен Манхэттенского проекта, до сих пор хранятся химические вещества, включая плутоний, уран и тритий.
В других местах Лос-Аламоса министерство энергетики США обязалось провести рекультивацию и удалить радиоактивные материалы и загрязненную почву. Но в Зоне С Министерство энергетики предложило стратегию очистки под названием «крышка и крышка», которая позволяет сохранить радиоактивные отходы в земле. Штат выступил против. «Мы попросили их выкопать отходы, рассортировать их и утилизировать надлежащим образом», — говорит Нилам Дхаван, специалист по охране окружающей среды из бюро по опасным отходам Департамента окружающей среды штата Нью-Мексико.
Вебстер утверждает, что новое производство зарядов будет более безопасным, чем предыдущее, учитывая то, что мы теперь знаем о ядерных отходах. Лос-Аламос неоднократно инспектировался Советом по безопасности оборонных ядерных объектов – надзорным органом, который выявил многочисленные нарушения протокола и техники безопасности. В отчете от 8 сентября 2023 года говорится, что техники обнаружили радиоактивный материал на защитном ботинке одного из рабочих. Позже в том же месяце работники электротехнической службы подверглись воздействию опасной бериллиевой пыли при замене ламп. В 2020 году работник лаборатории вдохнул порошок оксида плутония — ужасающая перспектива. В мае этого года расследование NNSA показало, что основной подрядчик лаборатории по производству зарядов, Triad National Security, халатно относился к протоколам безопасности; NNSA оштрафовало подрядчика, но по-прежнему направляет в его пользу миллиарды долларов государственных средств.
Вебстер оспаривает идею о том, что лаборатория стала менее безопасной. Напротив, по его словам, «мы наблюдаем увеличение количества сообщений об инцидентах», и это, по его мнению, свидетельствует о высокой степени прозрачности. Но для штата, над которым долгое время висит тень ядерного оружия, это не слишком обнадеживает. «Ядерная промышленность оставила Нью-Мексико в уязвимом положении, — говорит Джеймс Кенни, секретарь Департамента окружающей среды штата Нью-Мексико. – Пока мы не поступим правильно по отношению к тем, кто больше всего пострадал, у нас не будет социальной лицензии (одобрения общества) как у федерального правительства, так и у правительства штата, чтобы двигаться вперед».
База ВВС США им. Ф.Э. Уоррена, Шайенн (штат Вайоминг) и Кимбалл (штат Небраска) — На западе Небраски люди любят свои ядерные бомбы. В 1968 году общественные лидеры Кимбалла, так называемого ракетного центра мира, попросили у ВВС США одну такую ракету, чтобы выставить ее в городском парке. Они получили «Титан», предшественницу «Минитмена». Местная газета рапортовала: «Муниципалитет установил огромную ракету в одном из своих парков, чтобы показать людям, что он не шутит».
В то время Кимбалл процветал благодаря инвестициям в близлежащие ракетные шахты на базе ВВС имени Ф. Э. Уоррена, расположенной недалеко от Шайенна (штат Вайоминг). Но с 1970 года округ Кимбалл сократился с 6 000 человек до 3 300. Джон Моррисон, мэр Кимбалла, владелец заправки и стоянки для автофургонов в городе, сказал мне, что надеется на приток людей и бизнеса в связи с проектом Sentinel: Уоррен — первая из трех баз ВВС, которые получат ракеты Sentinel, и компания Northrop Grumman проектирует здесь новый командный центр. Это будет нервный центр системы МБР, соединенный паутиной линий электропередач.
Ракеты «Минитмен» 53-летней давности остаются в строю. Но через несколько лет в Уоррен прибудет первая ракета Sentinel, которую, скорее всего, погрузят в защитный корпус. Это так называемое транспортное сооружение отъедет на ровное место в поле, вероятно, вблизи фермы. Место окружено забором, а под землей находится бункер. Летчики, обслуживающие эректор, с помощью гидравлики наклонят его к небу, и новая ракета вонзится в землю, где будет ожидать прибытия своей боеголовки.
Учитывая расположение шахт, можно думать о ракетах как о смертоносных семенах, разбросанных по прерии. Но люди, которые ими управляют, видят их по-другому. «Мы называем это родителями и детьми, — говорит майор Кори Ситон, 33-летний ракетчик из Уоррена. – Ребенок — это пусковая установка, включая шахту и саму ракету; родители — это ракетчики, сидящие на восьми этажах под землей на удаленном объекте предупреждения о ракетном нападении, внутри капсулы, содержащей три переключателя и ключ, которые при одновременном повороте запускают ядерный удар».
Ракетчики, с которыми я познакомился в Уоррене, были молоды. Это был второй лейтенант Гэвин Джонс, 23 лет с детским лицом; он поступил в армию, чтобы оплатить учебу в колледже и потому, что ему нравилась структура в жизни. По его словам, слишком многим его друзьям не хватало направления. Он работал с первым лейтенантом Джошуа Вутричем, 28 лет, который «хотел делать что-то со смыслом», по его словам. Вутрич заинтересовался работой, когда в детстве узнал о Хиросиме. «Она остановила войну за два дня, — говорит он. – Чем больше я узнавал, тем больше мне это нравилось».
Большая часть работы ракетчиков связана с проверкой безопасности и техническим обслуживанием; в этих 60-летних объектах они нужны постоянно. Оборудование внутри тесных капсул тоже старое — квадратные мониторы, ручки управления, которые вы видите в фильмах о Джеймсе Бонде с Шоном Коннери, и роторный телефон. База ВВС только что перенесла с дискет данные многолетнего обслуживания ядерных ракет и проверок.
Снаружи, за тяжелой стальной дверью, находится помещение для оборудования с двумя грохочущими дизельными генераторами, один из которых имеет впускное отверстие, обмотанное скотчем. Снаружи капсулы стены покрыты граффити: изображения ракетчиков, играющих в гольф, природные пейзажи, памятник Коби Брайанту. За взрывоустойчивой дверью находился грузовой лифт, ведущий обратно на поверхность Земли. На шахте лифта кто-то нарисовал фрески, напоминающие постапокалиптическую видеоигру Fallout. Одна из них гласила: «Осторожно, ядерная пустошь!».
В начале этого года стало известно, что более 100 ракетчиков в Монтане заболели раком, в том числе такими редкими формами, как неходжкинская лимфома. В ответ на эти разоблачения ВВС распорядились провести очистку объектов боевого дежурства ракетчиков в Монтане, в которых были обнаружены полихлорированные бифенилы, или ПХБ, — токсичные химические вещества, которые, как считается, накапливались на оборудовании внутри плохо вентилируемых капсул. По словам представителя ВВС, 17 проб, взятых в Уоррене, дали положительный результат на ПХБ, но все они были ниже допустимого уровня. ВВС продолжают тестировать ПХБ и другие потенциальные опасности.
ВВС США не будут копать новые бункеры, но планируют переделать старые. Нынешние бункеры размещены под землей на глубине до 90 футов и имеют бетонные оболочки, призванные помочь ядерным бомбам выдержать нападение противника. Но новые шахты будут находиться ближе к поверхности и будут иметь меньшую броню. (Компания Northrop Grumman, получившая государственный контракт на разработку ракеты Sentinel и сопутствующей инфраструктуры на сумму 13,3 миллиарда долларов, не раскрыла дальнейших подробностей). Когда были вырыты первые шахты, их точное местоположение держалось в секрете. Теперь это уже не так: Россия и Китай знают, где они находятся.
В качестве дополнительного уровня безопасности военные используют новый высокоэффективный вертолет Boeing Grey Wolf, чтобы иметь возможность оперативно реагировать на любые угрозы ракетным шахтам. Считается, что «Серый волк» на 50 процентов быстрее своего предшественника. Однако он вызывает множество споров.
Только шахты Уоррена занимают почти 10 000 квадратных миль в Вайоминге, Небраске и северном Колорадо. В течение многих лет компании, занимающиеся ветроэнергетикой, стремились разработать проекты вблизи ферм ракетных шахт в Небраске. Согласно правилам ВВС, любые турбины должны располагаться на расстоянии не менее 1200 футов от шахт, и компании разрабатывали соответствующие планы. Но недавно ВВС увеличили это расстояние до 2,3 мили, опасаясь, что вращающиеся турбины могут помешать новым вертолетам. Это изменение значительно сократило размеры проекта, который должен был стать крупнейшим в Небраске ветроэнергетическим проектом. «Они говорят, что это необходимо для защиты нашей страны, — говорит Джим Янг, фермер со стажем и землевладелец на западе Небраски, который поддерживает проект ветроэнергетики, потому что он снизит налоги на недвижимость. – Ну, это зависит от того, верите вы в это или нет».
Компания Northrop Grumman планирует построить вахтовый поселок для проживания около 2500 рабочих, которые будут перестраивать инфраструктуру линий электропередач, необходимую для переподключения 150 шахт Уоррена. Однако ожидается, что прибывшие рабочие будут вахтовиками. Мэр Моррисон знает о репутации таких рабочих — временные «мужские лагеря» ассоциируются с ростом преступности — и говорит, что Кимбалл уже увеличил финансирование правоохранительных органов.
Но Моррисон не выражает никаких сомнений по поводу проекта. Возможно, благодаря ему в городском парке даже появится новая ракета. Старый «Титан» простоял несколько десятилетий, пока в начале 1990-х годов кто-то из военно-воздушных сил США не явился снять ее головную часть, опасаясь, что она может излучать радиацию. Новая верхушка была прикреплена, но некачественно, и впоследствии ветер повалил ее на землю. Внутри открытой шахты завелись голуби. «Туда попало довольно много голубиных какашек», — говорит Моррисон. В сентябре этого года муниципалитет демонтировал «Титан». Изначально Моррисон хотел заменить его на Minuteman и Sentinel, но ему сказали, что это может повлечь за собой слишком сильное излучение.
Долина Рио-Гранде (штат Нью-Мексико) — В Нью-Мексико есть невероятный зеленый чили, охота на лося мирового класса и эпизодические всплески открытой политической борьбы. Он также известен своими впечатляющими рекламными щитами. Казино рекламируют старых рокеров, а в Альбукерке есть настоящая экосистема объявлений адвокатов по личным делам. В 1990-х годах люди, проезжающие через штат, могли увидеть знак, финансируемый группой активистов, который гласил: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НЬЮ-МЕКСИКО, АМЕРИКАНСКУЮ КОЛОНИЮ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ». Проехав по окрестностям Лос-Аламоса в наши дни, вы увидите собственную рекламную кампанию лаборатории. Этим летом на одном из рекламных щитов была изображена улыбающаяся молодая женщина в лабораторном халате и перчатках. «Техники радиационного контроля жизненно важны для работы в ЛАНЛ», — гласила надпись рядом с рекламой программы подготовки кадров в колледже Северного Нью-Мексико.
Я проезжал мимо него в июне, когда ехал в Moving Arts Española в Окай Овингех Пуэбло. Внутри собралось около 20 человек, чтобы обсудить, как федеральное правительство будет очищать Лос-Аламос от радиоактивных и химических отходов. Под настенной выставкой масок повара подавали тостадас со свежей сальсой. Майкл Миколанис, управляющий полевым офисом в Лос-Аламосе от Управления по охране окружающей среды министерства энергетики США, выделялся своим пиджаком, галстуком и заметно большим бирюзовым браслетом.
Миколанис изучал ядерную инженерию в колледже и служил на атомной подводной лодке в ВМС США, после чего переключился на работу по очистке ядерных отходов. Два года назад его направили в Нью-Мексико, где ему поручено наладить сложные отношения между городом Оппенгеймера на холме и соседними муниципалитетами. Как сказала журналистка Алисия Инес Гусман, выросшая неподалеку, в недавней статье для Searchlight New Mexico: «Чтобы разделить эти разные реальности — возможности и вред, секреты и согласие, — требуется своеобразная умственная акробатика».
Почти два десятилетия Лос-Аламос использовал шестивалентный хром для предотвращения образования накипи в водоохлаждающих башнях на электростанции, которая снабжала лабораторию. Это химическое вещество токсично и, как считается, может вызывать рак при попадании в организм. Часто лаборатория просто спускала шестивалентный хром в каньоны по направлению к Рио-Гранде, и в 2004 году ученые сообщили, что он просочился глубоко в землю. Теперь он находится в грунтовых водах водоносного горизонта, и, хотя контрольная скважина в Пуэбло-де-Сан-Ильдефонсо не обнаружила признаков загрязнения, шлейф находится очень близко. «Мы не очень хорошо понимаем, откуда он попал в водоносный горизонт», — говорит Дхаван.
Чтобы смягчить последствия подземного шлейфа, министерство энергетики США потратило 120 миллионов долларов на системы мониторинга и очистки, скважины для отбора загрязненной воды и нагнетательные скважины, которые отправляют очищенную воду обратно в землю. Но Департамент охраны окружающей среды штата Нью-Мексико выразил обеспокоенность тем, что закачка чистой воды может привести к перемещению шлейфа в сторону Сан-Ильдефонсо. Департамент охраны окружающей среды временно приостановил некоторые из закачек. Планируется пробурить еще одну контрольную скважину. Тем временем шлейф ползет дальше.
А еще есть радиоактивные материалы, оставшиеся после Манхэттенского проекта и холодной войны — то, что в министерстве энергетики США называют «унаследованными отходами», которые находят на старых объектах разработки ядерного оружия. Летом в Нью-Мексико часто идут дожди – достаточно сильные, чтобы вызвать ливневые паводки и изменить форму арройо; исследование 1999 года, проведенное учеными из Лос-Аламоса, обнаружило доказательства неестественного уровня содержания плутония и урана на дне озера Кочити, расположенного ниже по течению, на территории Пуэбло-де-Кочити. Чтобы предотвратить попадание плутония и других радиоактивных отходов в Рио-Гранде, правительство в 2000 году построило плотины для перенаправления дождевых потоков в водосборные и контрольные зоны на созданных человеком водно-болотных угодьях.
За ужином Миколанис быстро заговорил о том, что взял «кредит доверия» и хочет повысить прозрачность. Он признал, что правительство заслужило скептицизм со стороны местных жителей, но ему все еще нужны гарантии проекта. Он отметил, что уровень содержания плутония, обнаруженного в озере Кочити, «в 1000 раз ниже уровня, который обычно является основанием для проведения радиологической очистки», и предположил, что уран, обнаруженный там, мог быть получен из близлежащей шахты. Что касается риска, связанного с экстремальными погодными условиями, то, по его словам, «существует целый ряд мер контроля и мероприятий» для обеспечения безопасности загрязняющих веществ. Однако полностью справиться с муссоном — все равно что потушить мегапожар, еще одну сопутствующую угрозу для Лос-Аламоса: это невозможно.
Лос-Аламос долгое время преуменьшал опасения по поводу необнаруженного загрязнения, пытаясь уверить местное население в том, что все радиоактивные отходы, оставшиеся после Манхэттенского проекта, были идентифицированы. Однако в 2020 году строители, копавшие канализацию, наткнулись на ранее не выявленный участок захоронения, который, как выяснилось, содержал плутоний и уран. Важно, подчеркнул Миколанис, что он быстро и откровенно сообщил об этом соседним муниципалитетам и штатам. «Такая прозрачность, такая подотчетность должны заслужить их доверие, — говорит он, — потому что всякое может случиться».
После ужина Миколанис и его коллеги выступали почти час, рассказывая о текущих проектах по очистке. В комнате было темно, поэтому слушатели с трудом разбирали слайды и раздаточный материал, испещренный аббревиатурами. Затем нас попросили перейти за секционные столы, где в течение 10 минут за раз сотрудники задавали острые вопросы о приоритетах избирателей. По сути, это было блиц-свидание, но только для уменьшения ядерных отходов.
Я сидел с Кэти Ван Пови Санчес, старейшиной из Сан-Ильдефонсо-Пуэбло и одной из основательниц организации Tewa Women United. У нее были седые волосы, зачесанные назад, и маска KN95, висевшая на ожерелье из бисера. Первым ее собеседником был Майк Нарктер, сотрудник отдела коммуникаций субподрядчика, работающего на другого подрядчика, который получает 230 миллионов долларов в год за очистку унаследованных отходов. Нарктер спросил, что для нее является приоритетом.
«Я думаю, что, будучи человеком с двойным гражданством, — ответила Санчес, — я думаю, что это не так уж и важно». Она дала ему урок истории — о пренебрежении к тем, кто создавал атомную бомбу, о неуважении к культурным объектам, о том, что отходы ползут к земле, которую ее народ обрабатывал с незапамятных времен. «Ничто из того, что закладывается в землю, не остается неподвижным», — сказала она. Она отметила финансируемую государством профессиональную программу в колледже Северного Нью-Мексико по подготовке рабочих для работы с радиоактивными отходами — предмет новой рекламы на билбордах: «По-моему, такой подход не ценит культурный аспект человека, который выбирает, что именно станет устойчивым способом быть связанным с землей, откуда он родом».
Среди наиболее тщательно охраняемых объектов в Лос-Аламосе — район под названием Зона G, расположенный рядом с землями племени Сан-Ильдефонсо. Здесь сотрудники лаборатории обрабатывают и утилизируют плутоний, оставшийся с десятилетий назад. Жидкие радиоактивные отходы, образовавшиеся в процессе переработки плутония, были замурованы в цемент, который заключен в гофрированные металлические трубы. В одном из белых куполов массивная конвейерная лента направляет трубы к устройству, которое нарезает их на удобные кусочки. Оно похоже на самую большую в мире машинку для резки сигар. Санчес говорит, что удаления отходов этих заглушек недостаточно. «То, что они все выкопали, отправили эту цементную колбасу, еще не означает, что земля вокруг была очищена». Она спросила Нарктера, правильно ли она говорит, и он согласился, что «многое придется распаковать». Зазвучал зуммер. Время вышло.
Нарктер пересел за другой стол, а на его место пришла женщина по имени Сара Чандлер. Чандлер хотела узнать, что больше всего беспокоит Санчес. Санчес объяснила, что у нее есть несколько поводов для беспокойства. «Мы все еще блуждаем в потемках, а лаборатория все еще пытается навести порядок», — сказала она, добавив, что лаборатория не помогла себе тем, что «вела дела так небрежно и грязно и с самого начала была такой высокомерной». Она предложила лаборатории проводить более активную работу с другими индейскими племенами. Раздался звуковой сигнал. Пришел еще один человек и спросил Санчес, какими ценностями следует руководствоваться при очистке территории. Они спрашивали снова и снова, пока Санчес не сказала, чего она на самом деле хочет от программы ядерного оружия Лос-Аламоса: «Убирайтесь оттуда. Уберите оттуда свои грязные делишки».
К северу от зоны G крутой скалистый желоб под названием каньон Мортандад тянется по плато Пахарито, как кривой палец, в сторону долины Рио-Гранде, неся стоки в реку. Когда Санчес и ее муж, Дж. Гилберт Санчес, бывший губернатор Сан-Ильдефонсо, росли в 1950-х годах, они, их друзья и родственники рыбачили в этой реке. Он рассказывал, что бегал вниз с горячими лепешками и жарил серебряных гольянов, чтобы поесть. Однажды его предупредили, чтобы он не ел рыбу из реки. С тех пор он там не рыбачит. «Насколько я понимаю историю, ЛАНЛ была создана с расчетом на то, что после окончания войны земля вернется к нам, — сказал Гилберт Санчес, когда я разговаривал с ним несколько месяцев спустя. – Война так и не закончилась, я думаю».
Пермский бассейн, южная часть штата Нью-Мексико — Если у жителей окрестностей Лос-Аламоса непростые отношения с ядерной оружейной промышленностью Америки, то там, где покоится плутоний Лос-Аламоса, политические проблемы не столь сложны. Пункт финальной изоляции большей части трансурановых ядерных отходов США — это шахта, Waste Isolation Pilot Plant, или WIPP, расположенная в южной части штата Нью-Мексико, между Карлсбадом и нефтяным городком Хоббс. «WIPP — это общество, — говорит член городского совета Карлсбада Джей Джей Чавес, который также работает на WIPP в качестве инспектора по экологической поддержке, — а общество — это WIPP».
Взаимоотношения между компанией и городом существуют уже несколько десятилетий. До того как гидравлический разрыв пласта вызвал здесь последний нефтяной бум – сланцевая революция превратило Пермский бассейн, простирающийся от Нью-Мексико до Техаса, в крупнейший в стране нефтяной резерв, — этот регион был местом добычи поташа. Этот бизнес был нестабильным, и городские лидеры увидели в хранилище ядерных отходов средство для создания новых рабочих мест. Поэтому в 1970-х годах они выступили за создание подземного хранилища РАО. Конгресс США дал разрешение на геологоразведку, которая началась в 1981 году: шахтеры бурили пласт каменной соли толщиной 2 000 футов, оставшийся после Пермского моря. Пласт постоянно смещается, поэтому туннели, прорытые в соли, в конце концов, обрушатся сами собой, погребя все, что в них находится. «Я считаю, что это самый большой ресурс, которым мы располагаем в этом округе, — говорит Фарок Шариф, бывший президент компании Nuclear Waste Partnership, подрядчика, который управлял WIPP до прошлого года. — Нетронутая соль».
Только в 1992 году Конгресс США принял закон об изъятии земель, который предоставил WIPP место для работы. Семь лет спустя в шахте начали хранить трансурановые отходы от производства ядерного оружия. Отходы поступают в цилиндрические стальные контейнеры с 55-галлонными бочками, наполненными загрязненными перчатками, тряпками и защитными халатами, а также цементными пробками, в которых находится то, что когда-то было жидким плутонием. Контейнеры везут на прицепах из Лос-Аламоса или других мест общенационального ядерного комплекса, мимо шрамов от старых урановых шахт и вниз к южной пустыне, где Оппенгеймер и его коллеги в 1945 году испытали первую в мире атомную бомбу.
WIPP расположен среди дубов и кактусов на большой равнине; из-под земли поднимаются вентиляционные шахты, подающие кислород в шахту внизу. На складе бочки извлекают из стальных контейнеров, грузят на вилочный погрузчик, а затем спускают на старом грузовом лифте. Лифт спускается в сеть шахт, называемых панелями. Каждая панель состоит из семи комнат; они обнесены металлическими ограждениями на болтах, чтобы мелкие куски соли не попадали внутрь слишком быстро. Сюда попадают отходы, чтобы полежать там в ожидании поглощения сверкающей солью. В конце концов ограждение провалится внутрь.
Внизу, в соляной шахте, шахтеры надевают мощные фары и каски, разъезжая на открытых машинах, и стоят на подъемниках, прикручивая новые ограждения. В шахте лифта люди говорят о рыбалке на окуня. На поверхности WIPP — оживленное место из-за масштабного проекта стоимостью 500 миллионов долларов по строительству двух новых сооружений — одного, которое отфильтровывает соль из воздуха, поступающего из шахты под землей, и другого, оснащенного передовой системой фильтрации, которая может очистить любые непреднамеренные радиологические выбросы из-под земли.
Во время экскурсии по площадке строительства в августе этого года представители коммуникационных служб вскользь упомянули о «событиях», которые привели к необходимости создания новой системы вентиляции: пожар в автомобиле, а затем радиологический выброс, оба в 2014 году. Последнее событие было вызвано повреждением барабана, который был неправильно запечатан в Лос-Аламосе. В преддверии моего визита один из чиновников по связям с общественностью старательно подчеркивал, что, несмотря на большие новые здания, которые я увижу, WIPP не расширяется. Официальная линия заключается в том, что объект обновляет свою инфраструктуру и движется к заполнению предусмотренных конгрессом площадей.
Но противники модернизации ядерного оружия указывают на то, что WIPP и Лос-Аламос неразрывно связаны друг с другом, поскольку для производства новых боеголовок требуется хранилище для радиоактивных отходов. Большую часть прошлого года WIPP вел переговоры со штатом о продлении разрешения, позволяющего ему построить еще две давно запланированные панели. Во время экскурсии Кен Харравуд, президент SIMCO (подрядчика, управляющего WIPP), указал мне на карту объекта и сказал: «Мы не расширяем масштабы, но мы фактически расширяем площадь».
«Нет, мы не расширяем площадь», — ответил наш гид, представитель министерства энергетики США.
«Да, расширяем, — ответил Харравуд. – Мы добавляем панели в шахту, чтобы принимать то же количество отходов, которое всегда было одобрено».
Нелепость этого момента позволяет быстро понять суть американского ядерного проекта. Оружейный комплекс разбросан по многочисленным бюрократическим структурам; каждая из них отвечает только за свои отдельные задачи и опирается на формулировки, которые могут быть совершенно эластичными. Чиновники, производящие ядерные боеголовки, часто используют менее агрессивные фразы, такие как «программа модернизации», для обозначения новых инвестиций в ядерную триаду; те, кто отвечает за очистку, говорят о надежности, даже перед лицом неопровержимых «событий»; те, кто следит за ракетами, называют их «детьми».
В 1987 году ученая-феминистка Кэрол Кон опубликовала классическое академическое эссе «Секс и смерть в рациональном мире оборонной интеллигенции», исследуя любопытную риторику ядерного оружейного комплекса. Кон исследовала очевидные фаллические образы ракеты — «Если разоружение — это ослабление, то как может настоящий мужчина даже думать об этом?» — а также более тонкие лингвистические ухищрения, которые, по ее мнению, представляют существование ядерного оружия как одновременно полезное, неизбежное и контролируемое. Эта оживляющая политическая логика движет проект вперед. «Старая холодная война никогда не заканчивалась институционально, — говорит Зия Миан, содиректор Программы по науке и глобальной безопасности Принстонского университета. – Основные структуры остались прежними».
В октябре штат Нью-Мексико одобрил выдачу разрешения WIPP на строительство новых панелей, но с условиями: объект должен отдавать предпочтение радиоактивным отходам, оставшимся от прошлого, а не новому плутонию, а если Конгресс потребует расширить приемную шахту, штат немедленно начнет процесс закрытия WIPP. Но Кенни, секретарь Департамента окружающей среды штата Нью-Мексико, в конечном итоге хочет, чтобы WIPP остался открытым. «Безопасно ли для пуэбло вокруг ЛАНЛ и города Санта-Фе, чтобы эти отходы оставались в Лос-Аламосе? — спрашивает он. – Я так не думаю».
«Это очень, очень важный проект для страны», — говорит Харравуд. Для этого проекта нужны работники, а нанять их — непростая задача, учитывая легкодоступность высокооплачиваемой работы в нефтяной отрасли. Министерство энергетики США вложило почти 12 миллионов долларов в учебные программы по подготовке радиологических работников в близлежащем колледже Юго-Восточного Нью-Мексико. По словам Дэвида Портера, подрядчика из Айдахо и ветерана атомной промышленности, разработавшего некоторые из программ, студенты могут заплатить 5000 долларов и окончить четырехмесячные курсы техников по радиологическому контролю, чтобы с большой вероятностью получить работу в WIPP или Лос-Аламосе. Чтобы максимально повысить эффективность обучения, Портер отказался от вспомогательных занятий. «Мы не изучаем английский язык, социологию или психологию. Только отраслевые знания, — говорит он. — Ребята заканчивают обучение в пятницу, а в понедельник выходят на работу». Это вертикально интегрированная система трудоустройства в ядерной отрасли, позволяющая абитуриентам выбирать, где они хотят работать с американским плутонием — у его колыбели или у его могилы.
Испытательный полигон Тулароса и Тринити, южная часть штата Нью-Мексико — Проведите 40 минут в Научном музее Брэдбери в Лос-Аламосе, и вы сможете увидеть, как плутониевая бомба взрывается на повторе. Внутри музея, посвященного атомному веку, крутятся кадры испытания «Тринити», взрыва 1945 года в южном Нью-Мексико, который ознаменовал первую в мире ядерную детонацию и предшествовал бомбардировкам Хиросимы и Нагасаки. В затемненном кинотеатре детонация так называемого «устройства» ослепляет. Свет заполняет комнату; свет забирает все.
Музей Брэдбери называет испытательный полигон Тринити удаленным. Если вы проводите время в сельских районах страны, то часто сталкиваетесь с такой характеристикой: места, где нет плотности населения, являются удаленными — слово, которое подразумевает пустоту. Но удаленность зависит от центра.
Тулароса, или Тули, как его называют местные жители, — это городок с населением около 2500 человек, расположенный на дне пустыни у подножия гор Сакраменто, примерно в четырех часах езды на юг от Лос-Аламоса. Регион был заселен в 1860-х годах испанскими поселенцами, которые воевали с исконными хозяевами местности, апачами мескалеро, которые до сих пор живут неподалеку. Поселенцы разбили здесь ранчо, посещали мессу в старой миссионерской церкви и служили в армии США. В 1945 году, когда устройство Оппенгеймера взорвалось примерно в 60 милях к северо-западу, жители Туларосы сообщили, что их повалило на землю.
Скоро ученые из Ливерморской национальной лаборатории имени Лоуренса начнут использовать El Capitan — суперкомпьютер, который называют самым мощным в мире и который «облегчит регулярное использование трехмерного моделирования боеголовки W87-1 с высоким разрешением в действии». Другими словами, El Capitan будет проводить испытания ядерного оружия виртуально, чтобы их не нужно было проводить в физическом мире. «Никогда не будет возвращения к наземным ядерным испытаниям, — говорит Уэбстер из Лос-Аламоса. – Мы должны были прекратить это. Было слишком много радиоактивных осадков».
Мэри Мартинес Уайт выросла в Туларосе в 1950-1960-е годы. Ее отец работал на военно-воздушной базе Холломан близ Аламогордо, заказывая материалы для ежедневных операций. Во время испытания «Тринити» они с матерью Уайт жили в Карризозо, железнодорожном городке, расположенном еще ближе к месту взрыва. Ее отец гордился своей работой и умер от лейкемии. Когда Уайт было 10 лет, друг ее брата, которому было 27 лет, умер от лейкемии. Мать и сестра Уайт умерли от рака; трое других братьев и сестер пережили рак.
Жители Невады, Юты и Аризоны, пострадавшие от испытаний ядерного оружия времен холодной войны на Невадском полигоне, уже давно имеют право на финансовую поддержку. Но такие льготы никогда не распространялись на жителей Нью-Мексико, пострадавших от испытания «Тринити».
Уайт давно выступает за то, чтобы Конгресс сделал это. «В Нью-Мексико проживали преимущественно цветные люди, — говорит Уайт. – Мескалерос, американцы мексиканского происхождения. У нас не было водопровода. Мы были одноразовым, расходным населением». Тем не менее, она называет свою семью патриотической. Она потеряла племянника, который служил в спецназе армии США во время войны в Ираке. «Неприятно думать, что правительство не признает тебя, когда от тебя так много зависит», — говорит она.
Ранее в этом году, после выхода фильма Кристофера Нолана «Оппенгеймер», Сенат США принял законопроект, согласно которому жители Нью-Мексико, у которых развился рак после облучения в ходе испытаний «Тринити», смогут получить 150 000 долларов и оплатить медицинские счета. Законопроект также распространит поддержку на урановых шахтеров из племени навахо, которые были лишены льгот для «даунвиндеров». Эта мера связана с большим пакетом оборонных расходов, но Уайт настроен осторожно и оптимистично. «Мы ближе, чем когда-либо прежде, но мы знаем, как много нам еще предстоит потерять», — говорит она. Уайт особенно расстроена тем, что федеральные деньги вкладываются в программы по обучению рабочим специальностям, чтобы привлечь молодых людей из таких муниципалитетов, как ее. «Первое оружие было испытано на нас, — говорит она, — а теперь в него втягивают наших детей».
Она когда-нибудь посещала испытательный полигон Тринити?
«Нет», — говорит она. У нее нет желания ехать. Она была там всю свою жизнь.
К северу от Туларосы шоссе пересекается с другой дорогой в Карризозо. Слева от острых черных вулканических образований начинается холмистая местность. Здесь растут сотола, шалфей и негустые травы. Возле Бингема поворот ведет обратно на юг, мимо указателей с рекламой Тринитита — жуткого зеленого камня, похожего на стекло, который образовался при испытании Тринити, когда реакция расплавила песок. Я свернул с этой грунтовой дороги и поехал на возвышенность, с которой виднелся изваянный хребет гор Оскура на юго-востоке и гор Сан-Андрес на юго-западе. Внизу в долине, вдалеке, на голубой вершине собиралось дождевое облако. В центре всего этого была раскинувшаяся равнина, где 78 лет назад ядерный взрыв окрасил небо в белый цвет.
Если бы вы не знали, на что смотрите, то могли бы подумать, что это пустое место — холст, место, которое можно переделать по собственному образу и подобию. Именно так и поступали некоторые американцы на протяжении многих поколений на этих просторах — по злому умыслу, по наивности или в надежде. Мы устремляемся вперед и не можем представить себе, что прошлое уже воздало нам должное. Тепло мерцало на неподвижной земле. Затем поднялся ветер.
Эйб Стрип (Scientific American Magazine Vol. 329 No. 5)