В конце ноября в онлайн-режиме прошёл круглый стол «Радиоактивные отходы: проблемы и возможности общественного контроля», организованный программой «Безопасность радиоактивных отходов» («БезРАО») Российского социально-экологического союза (РСоЭС). Проблема актуальна для многих регионов России, в которых существовали или до сих пору существуют производства, связанные с добычей, использованием или захоронением радиоактивных материалов.
На круглом столе его участники собирались обменяться информацией и мнениями, обсудить общую позицию и скоординировать дальнейшие действия. Модерировал круглый стол Андрей Ожаровский – физик-ядерщик, эксперт программы «Безопасность радиоактивных отходов» РСоЭС. В начале он рассказал об идущих съёмках фильма «Тайны завода полиметаллов», рассказывающего о ситуации со строительством в Москве Юго-Восточной хорды через радиоактивный могильник. Активисты Москворечья снимают этот фильм на средства краудсорсинга: на платформе Планета на его создание собрали более 100 тысяч рублей.
Андрей Ожаровский начал с краткого ликбеза: рассказал, что такое радиоактивные отходы (далее – РАО) и почему существование этих отходов – это одна из причин, по которым от атомной энергетики надо отказываться как от отрасли. Принято выделять шесть классов РАО по их происхождению и четыре категории этих отходов по активности. При этом, Росатом вывел из категории РАО такие вещества, как отработанное (или облученное) ядерное топливо (ОЯТ) и обедненный гексафторид урана (ОГФУ). Закон допускает двоякое толкование определения отходов, именно поэтому ОГФУ (например, тот, что везут к нам из Германии) по логике Росатома отходом не считается, поскольку его обещают когда-нибудь использовать. Но это «когда-нибудь» может тянуться веками. Также он отметил непрозрачность атомной промышленности в целом, и её систему учёта отходов в частности.
Существует перечень пунктов захоронения РАО, в котором перечислено 809 пунктов, но в этот перечень не входит могильник в Москворечье возле завода полиметаллов. Так что этот перечень наверняка не полон, возможно есть и другие, не попавшие в него, а значит и бесконтрольные, пункты захоронения. В зависимости от класса отходов их и захороняют по-разному. Например, отходы 3-го и 4-го класса везут в единственный в России пункт захоронения в Новоуральск. Сейчас идёт сооружение новых пунктов приповерхностного захоронения на территории комбината «Маяк» в Челябинской области. Такие пункты дают возможность при необходимости в будущем эти отходы извлекать, если с ними начнёт происходить что-то неожиданное. Этому же принципу извлекаемости отходов следуют и в других странах: должна быть возможность извлечь РАО и перезахоронить их соответственно новым технологиям или нормативам.
После этого вступления перешли к проблемам, с которыми сталкиваются в регионах активисты при попытках проведения общественного контроля мест с участками радиоактивного загрязнения или захоронения РАО. Первым о добыче урана в Курганской области и о связанных с этим проблемах рассказал физик и активист штаба Навального в Кургане Алексей Шварц.
В Курганской области есть три месторождения урана, который добывается методом подземного выщелачивания – через одни скважины под землю закачивается кислота, через другие – выкачивается растворённый уран. Месторождения давно известные, часть из них разрабатываются ещё с советского времени. На разрабатываемых месторождениях сейчас сочатся старые скважины, а порой кислота буквально фонтанирует. Из-за гидрогеологических особенностей (высоконапорные грунтовые воды) в 90-е годы даже отказались от разработки одного из месторождений. Сейчас разработку месторождений урана в районе ведёт компания «Далур». Одно из месторождений, Далматовское, уже истощается, и компания намерена вести добычу на новом месторождении – Добровольное. Для начала работ на месторождении надо провести общественные слушания. Узнать о слушаниях не так и просто: организаторы слушаний размещают информацию об их проведении в московских газетах, так что если бы не активисты, мониторящие все источники, то местные жители о слушаниях могли бы вовсе не узнать. Кроме того, компания возит одних и тех же своих сотрудников по всей области, из района в район, чтобы они голосовали на слушаниях за своё предприятие.
Однажды активисты обнаружили очаги радиоактивного заражения (ОРЗ) сразу на трёх участках. Активисты сообщили в МЧС, указав, что участки никак не огорожены. До этого 20 лет представители «Далура» утверждали, что никаких протечек никаких не бывает. Из МЧС ответили, что они протечек не обнаружили (как выяснили активисты, те замеряли радиацию на воздухе и совсем в другом месте). Тогда провели новую инспекцию и обнаружили уже 18 мест разливов радиоактивного «рассола». На фотографиях видно, что скважины, через которые выкачивают уран, покрыты соляным налётом, никак не огорожены, вблизи нет предупреждающих знаков, хотя мощность дозы там – свыше 800 мкР/ч.
«Далур» в своём желании разрабатывать новое месторождение упирает на стратегическое значение сырья, но, как выяснили активисты, уран, который добывается в Курганской области, продают за границу через росатомовскую структуру Техснабэкспорт». Так что к обороноспобности страны эти проекты отношения не имеют. Активисты штаба Навального в Кургане подали заявление в Генпрокуратуру о бездействии местных властей, закрывающих глаза на постоянные утечки с месторождений.
Известная в антиядерном мире активистка и защитник прав пострадавших от радиационных катастроф в Челябинской области Надежда Кутепова рассказала историю озера Карачай, которая тесно связано с комбинатом «Маяк». Озеро это находится на закрытой территории, доступ туда есть у сотрудникам комбината. История Карачая – это история о том, как и природа и человеческие жизни приносились в жертву системе.
Озеро Карачай есть даже на карте XVIII века, которую продемонстрировала Надежда, неподалёку находилась деревня Метлино. Затем там запустили производство «начинки» для ядерной бомбы. Радиоактивные отходы в те времена даже не делили по активности, поначалу их сливали в реку Теча, на берегах которой располагалось 39 населённых пунктов, а с 1951 года — в озеро Карачай, обозначавшееся на картах как В9. В результате сброса отходов объём озера увеличился – при выборе не учли, что озеро мелководное и даже периодически исчезает.
Потом произошли две радиационных аварии – взрыв ёмкости с отходами в 1957 году и разнос ветром пыли с поверхности высохшего Карачая в 1967. Всё было засекречено, населению ничего не говорили. Но слив отходов в озеро продолжался и только к середине 80-х годов приняли решение о засыпке озера Карачай. Работы начали с 1986 года, сначала по берегам укладывали бетонные блоки, которые потом засыпали скальным грунтом. К озеру подъезжал освинцованный грузовик, но и ему можно было находиться вблизи лишь несколько минут. Но и засыпая озеро, «Маяк» все эти годы продолжал сливать в него жидкие отходы, о завершении засыпки объявили только в 2015 году. Теперь на создание системы мониторинга подземного озера Карачай, площадь которого составляет 20 квадратных километров, комбинат «Маяк» заключил с Росатомом контракт на 130 млн рублей. При этом, на «Маяке» не исключают «высокую вероятность прорыва подземного озера в открытую гидрографическую сеть». В 1989 году называлась цифра 120 млн кюри – такое количество отходов было слито в Карачай за годы существования производства. Но сбросы продолжались до 2015 года, поэтому, по предположению Надежды Кутеповой, следует говорить об активности не менее чем 150 млн кюри. На дне озера содержатся десятки тонн илов, которые за это время превратились в высокоактивные отходы, и их состояние сложно контролировать.
Надежда Кутепова также сообщила об идеях атомщиков построить на Карачае новое хранилище, чтобы захоронить там некое подземное бетонное сооружение, которое нужно извлечь и разрушить. «Идея построить ещё одно хранилище на засыпанном озере Карачай кажется верхом безумия. И нам нужно создавать общественное движение по контролю за озером Карачай, чтобы предупредить возможные происшествия и повысить уровень ответственности за происходящее. Опыт показывает, что как только общественность самоустраняется от контроля, сразу начинают происходить аварии, – уверяет Надежда Кутепова. – Подземное озеро Карачай – это на сегодня самое загрязнённое на планете место. И все мы находимся в опасности, пока «Маяк» это псевдоконтролирует».
Ольга Ружина из Подольска, представившаяся как бывший депутат городского совета, рассказала о радиационном загрязнении на территории Подольского завода цветных металлов. Повышенный радиационный фон заметили ещё в 90-е, в ходе мониторинга последствий Чернобыльской аварии. Выяснилось, что на одну из печей завода привезли на переплавку источники, содержащие цезий. Печи потом пришлось разобрать. И уже в 2012 году выяснилось, что на территории завода в кучах под открытым небом хранится радиоактивный песок, оставшийся от разрушенных печей. К ним приезжал Андрей Ожаровский и установил, что фонящие металлические фрагменты печей находятся там до сих пор, лежат под открытым небом всего в 1 км от водозаборного узла. На станции очистки не раз замечали, что вода носит следы радиоактивного заражения, но официально об этом не говорили.
«Мы заехали туда просто проверить. И увидели на приборах 200-500 мкР/час, хотя по отчётам там всё чисто. От имени программы СОЭС мы направили информацию, описав то, что увидели, приложили карту. По нашему сигналу приезжали представители госорганов, увидевшие то же, что и мы. После работы «Радон», ситуация не улучшилась», – подтвердил рассказ Ольги Ружиной Андрей Ожаровский.
Активист Сергей Алтобаев из Кирово-Чепецка (Кировская область) рассказал, что в их городе есть промышленный кластер, где в советское время производили тетра- и гексафторид урана и лёгкие изотопы лития. В результате этого производства было накоплено 440 тыс тонн отходов, которые сейчас хранятся в могильниках. «Это данность, отходы останутся с нами на миллионы лет. Но меня волнует то, что мы не можем объяснить людям, что это опасно, потому что к этому объекту привыкли. Люди равнодушны к этому соседству. У нас есть медийный ресурс, но даже обладая им, нам не удаётся объяснить людям, почему их это должно беспокоить. У нас сейчас, условно, никто не выйдет на площадь» – с волнением делится Сергей Алтобаев.
Муниципальный депутат московского района Печатники Сергей Власов рассказал о борьбе с прохождением Юго-Восточной хорды через радиационный могильник отходов Московского завода полиметаллов. Активность с апреля 2019 по январь 2020 заставила власти договариваться с гражданами. Была создана рабочая группа при Московской городской думе, в которую вошли Андрей Ожаровский, сотрудник «Гринпис» Рашид Алимов, эксперт Алексей Озеров, депутаты Мосгордумы и муниципальные депутаты, активисты. Несмотря на то, что отменить строительство не удалось, успехи кампании есть.
«Мэр за 9 месяцев нашей борьбы признал, что захоронение есть и что хорда через него проходит. Хотя стройку мы не остановили, своей активностью мы отложили её на полгода. У нас была цель не допустить строительства и это привлекло людей. Когда 19 марта нас разогнали, а 63 человека было задержано, об этом написали и рассказали все. Развития тогда не получилось из-за ковида, но эта история вышла на федеральный уровень. Мы все сделали правильно, но мы столкнулись с бизнесом друга Путина Ротенберга. Если бы это был бизнесмен меньшего масштаба, мы бы победили. Руки опускать нельзя, надо использовать все методы, сотрудничать со всеми силами: в наших рядах и члены «Яблока», и КПРФ и штаб Навального», – рассказал о своём опыте Сергей Власов.
Активист Андрей Фокин рассказал про проблему складывающуюся сейчас в районе Кавказских Минеральных Вод. Пятиглавая гора Бештау дала название городу Пятигорску. В недрах этой горы в 1950-1970-е годы добывали промышленный уран, переработку и обогащение вели в городе Лермонтов, который и создали ради уранового производства. Было пройдено около 200 км штолен, большинство которых было потом забетонировано. Сейчас регион возвращается к своей основной цели – курортному лечению. Но ещё есть незакрытые входы в штольни, которыми пользуются местные диггеры. В глубине горы, судя по фотографиям, приборы показывают 3000 мкР/ч, на поверхности – до 300 мкР/ч.
Проблемы не было до той поры, пока не появился масштабный проект строительства велотерренкура – кольцевой велотрассы шириной 8 м и длиной 75 км, которая должна пройти связать Железноводск, Минеральные Воды и Лермонтов. Часть маршрутов велотрассы пройдёт по местам, где мощность дозы достигает 150 мкР/ч.
«Лаборатория Минприроды, которая туда выезжала, заявила, что они ничего не обнаружили. Судя по фото, прибор они держали не у земли, а на высоте 1,5 м, при минусовой температуре, когда образовавшаяся на земле ледяная корка препятствовала выходу из пород радона. Кроме того, это ООПТ, на которой нельзя вести новое строительство. Губернатор своим постановлением вывел дороги, по которым пройдут велотрассы, из территории заказника, якобы из-за потери природоохранной ценности. Общественность негодует, все знают про радиацию. Хотелось бы узнать, насколько возможно строительство с точки зрения радиационной безопасности», – поделился своим беспокойством Андрей Фокин.
Красноярец Александр Колотов рассказал о проекте супермогильника для РАО со всей России, который Росатом собирается строить под Железногорском. Историю борьбы он называет «условно успешной». Успехом он назвал то, что реализацию проекта разбили на 2 этапа: сначала построят подземную исследовательскую лабораторию, которая несколько лет будет вести исследования, и только потом они выдадут заключение о возможности или невозможности такого захоронения. Глубинные работы для будущей лаборатории начнут только в будущем году. Александр Колотов опасается, что такой проект будет реализован, причём нет предпосылок, что от него откажутся и при смене существующего режима.
«Ситуация запланированного могильника в Железногорске в корне отличается от других. Там задумали свести в одно место самое опасное, «отборный ядерный мусор». И ситуация требует другого к ней отношения», – уверен Андрей Ожаровский.