Около четырех часов дня одним прекрасным летним днем на вершине холма в Западной Вирджинии доктор Юрий Горби, бывший ученый Министерства энергетики США, слышит первые щелчки счетчика Гейгера. Он одет в пластиковый защитный костюм на все тело и использует прибор для исследования участка со странной коричневатой грязью возле полуразрушенного главного здания компании Fairmont Brine Processing — завода по переработке отходов гидроразрыва пласта, который прекратил свою работу в 2017 году. «Это самые высокие показатели, которые я когда-либо видел! — кричит он. — Вы точно захотите подойти сюда!»
Я иду за организатором нашей экспедиции Джилл Ханклер из Огайо мимо пункта охраны, расписанного граффити, через разгромленную мебель, расставленную наподобие сатанинского круга, и, наконец, вижу 62-летнего ученого с выражением глубокой озабоченности на лице. Щелчки – такие знакомые по голливудским фильмам о Чернобыле и пост-апокалипсическим сценариям – все убыстряются, пока Горби идет к зданию завода по переработке отходов гидроразрыва. Он вместе со счетчиком наклоняется над странной коричневатой грязью, и щелчки превращаются в яростные гудки, похожие на сработавшую дымовую сигнализацию, а затем сливаются в высокочастотный вой – звук, напоминающий обморок пациента отделения скорой помощи. Горби замирает. Микробиолог, много лет проработавший в федеральной радиологической лаборатории в штате Вашингтон, он прекрасно понимает смысл этого нервно-паралитического визга.
«Аппарат выведен на максимум», — говорит он.
Его счетчик Гейгера марки Ludlum 3000 Digital Survey Meter показывает сейчас около 7000 отсчетов в минуту, или чуть меньше 2 миллирентген в час. Работа человека при таких уровнях радиации в течение одной недели (не говоря уже о 70- или 80-часовых неделях, характерных для нефтегазовой промышленности) может привести к превышению годовых допустимых норм облучения, установленных Комиссией по ядерному регулированию США.
Радиоактивная грязь — далеко не единственная тревожная находка этого дня. Ров с мутной водой, окружающий технологическое здание, также оказывается радиоактивным. Так же, как и грязь, покрывающая пол второго здания, усеянного пустыми пивными банками, свидетельствующими о популярности этого места как места для вечеринок, предположительно, для местных подростков. «Там трахаются дети», — сказал мне позже бывший работник нефтепромысла, указывая на испачканный матрас, найденный нами на территории объекта – сказал с авторитетом жителя Аппалачей, выросшего на закрытых промышленных площадках. Действительно, территория предприятия завалена презервативами.
Напротив здания очистных сооружений находится пруд с радиоактивной водой, покрытый грязно-белой облицовкой, окрашенной в оранжевый цвет от металлов, содержащихся в рассоле. Рядом с ним, в зоне разгрузки, мы находим скомканный купальник. «Боже мой, — говорит Ханклер, — неужели они ходили купаться!?» А на другой стороне разгрузочной площадки ряды гигантских красных, синих и зеленых емкостей, называемых резервуарами для жидкости гидроразрыва, заставляют счетчик Гейгера издавать очередную серию звуковых сигналов. Рядом с резервуарами стоят открытые мусорные контейнеры, заполненные мешками с мусором, металлическими обрезками и мокрыми кучами желтовато-белой жижи, напоминающей овсянку. «Надеюсь, вы не трогали это? — спрашивает Горби о каше. — Она очень радиоактивна».
То, что в пробах грязи и воды, взятых с предприятия компании Fairmont Brine Processing, обнаружены «чрезвычайно тревожные» уровни радиоактивных материалов — радия, тория, полония, висмута и различных изотопов радиоактивного свинца, — для подавляющего большинства жителей Фэрмаунта в Западной Вирджинии, крупнейшего города округа Мэрион, было бы настоящей новостью. Хотя, когда идут дожди, стоки с промплощадки стекают с холма как раз в сторону 18000 жителей Фэрмонта. Дома не только видны с территории заброшенного завода, но и находятся так близко, что слышно, как работают газонокосилки и лают собаки. Эти люди даже не подозревают, что живут рядом с заводом по переработке отходов гидроразрыва пласта, — завода настолько радиоактивного, что любой здравомыслящий сотрудник службы национальной безопасности, придерживаясь протоколов борьбы с терроризмом, приказал бы оградить это место защитной лентой и направил бы ближайший радиологический спецназ для облавы на злодеев, виновных в этой катастрофе. В городах, расположенных к северу от города, также не знают, что стоки угрожают загрязнить реку Мононгахела, которая впадает в Пенсильванию и обеспечивает Питтсбург питьевой водой.
За шесть лет работы над своей книгой о радиоактивности нефтяных и газовых месторождений я посетил несколько таких небезопасных мест по всей стране. В районе Денвер-Джулсбург (штат Колорадо) компания Mayberry Farms разбрасывает отходы нефтепромыслов прямо на сельскохозяйственные угодья; в пермском нефтяном районе Западного Техаса на парковке у полигона для захоронения сточных вод при гидроразрыве пласта киоск с едой предлагает отведать тако; в районе к югу от Питтсбурга, где активно ведется гидроразрыв, над окружной ярмаркой возвышается свалка отходов нефтепромыслов. Но промплощадка Fairmont Brine не похож ни на что, что когда-либо видел я — или Горби, который в течение последних десяти лет помогал экологическим группам отслеживать радиоактивное загрязнение нефтяных месторождений. В бурно развивающемся газовом месторождении Марцеллус-Утика промышленность получила так много исключений, государственные регулирующие органы оказались настолько неэффективны, а здоровье и безопасность людей настолько мало ценятся, что каким-то образом был создан и оставлен без присмотра миниатюрный Чернобыль, радиоактивная пыль и грязь которого свободно развеивается на ветру за пределами городской черты американского студенческого городка. Здесь нет ни ворот, ни охраны, ни даже таблички «Посторонним вход воспрещен». Многочисленные желтые надписи с символами радиоактивности, размещенные на заборах, телефонных столбах и случайном оборудовании, сливаются с разноцветными граффити на территории объекта, являясь лишь дополнительным мусором на токсичной свалке.
В течение трех летних поездок Горби, Ханклер, я и питтсбургский режиссер Колин Шихи посетили это место, не испытывая никаких трудностей — так же, как это делали до нас бесчисленные местные жители и сборщики металлолома. В каждый из наших приездов разбитая мебель была расставлена по-разному, что говорит о постоянном интересе к этому месту со стороны местных посетителей.
Но, в отличие от них, мы пришли сюда в защитных костюмах и масках, со знаниями о радиоактивности и модным счетчиком Гейгера.
«Вот как работает промышленность — они просто уходят и оставляют после себя беспорядок, — говорит Ханклер, директор организации Ohio Valley Allies, общественной группы, работающей в тех муниципалитетах, которым угрожает гидроразрыв пласта на всей территории Марселлус-Утика. — Так будет происходить повсюду».
Большинство американцев не осознают, что топливо — далеко не единственное, что выходит на поверхность из нефтяной или газовой скважины, будь то современная скважина с гидроразрывом или более старая традиционная. Ежедневно на нефтегазовых месторождениях по всей стране на поверхность поднимается 2,9 млрд. галлонов токсичных и зачастую радиоактивных жидкостей. В отрасли существует множество невинных названий для этих отходов: нефтепромысловый рассол, пластовая вода, соленая вода. Иногда они называют их просто «водой». Несмотря на свою естественность, рассол содержит огромное количество солей, токсичных тяжелых металлов, таких как мышьяк, свинец и стронций. Он также может быть богат радиоактивным элементом радием.
Начиная с 1860-х годов и вплоть до 1980-х годов, рассол нефтяных месторождений просто сбрасывался в необорудованные ямы, канавы, ручьи и заливы. Сегодня около 97% этого рассола поступает на довольно спорные объекты, называемые нагнетательными скважинами, где он закачивается вглубь земли. Однако нагнетательные скважины вызывают землетрясения, а недавно было обнаружено, что утечки из них происходят по всему штату Огайо и подвергают риску запасы питьевой воды. Нагнетательные скважины стали вызывать все большее подозрение у жителей близлежащих районов. В ответ на растущую озабоченность общественности по всей стране возникла теневая сеть предприятий по очистке и переработке нефтепромыслового рассола, превращающего его, по утверждению операторов, в дистиллированную воду для новых операций по гидроразрыву пласта, дорожную соль и даже, по заявлениям одного из инженеров, пищевую соль. Однако нефтегазовая отрасль, часто защищенная государственными и федеральными регулирующими органами, не уделяет должного внимания проблеме радиоактивности, содержащейся в рассоле.
Завод по переработке отходов гидроразрыва под названием AOP Clearwater впервые был открыт в Фэрмонте в 2009 году. В следующем году статья в Marcellus Drilling News, агрессивно проиндустриальном новостном сайте, назвала это место на вершине холма «большим успехом». По данным одной из деловых газет Западной Вирджинии, соль продавалась «в округе Мэрион независимым подрядчикам и городу». Но к 2015 году компании AOP Clearwater уже не было. Новое руководство компании из Питтсбурга, получив название Fairmont Brine Processing, представило штату планы по эксплуатации предприятия, которое будет «обрабатывать, очищать и перерабатывать использованную рассольную воду». Соли, извлеченные из рассола, предполагалось «продавать в качестве продукции», однако подробности этих хозяйственных операций не приводились. «Дистиллированная вода», производимая на заводе, будет продаваться газовым компаниям для гидроразрыва новых скважин или «сбрасываться в реку Мононгахела» в соответствии с федеральной программой выдачи разрешений, призванной обеспечить недопущение попадания токсичных загрязняющих веществ в водотоки.
Эта программа по выдаче разрешений на сброс в реки — Национальная система ликвидации загрязняющих веществ — не предусматривает проверки на радиоактивность.
В октябре 2016 года президент компании Fairmont Brine Брайан Калт, выступая перед членами комитета по энергетике и природным ресурсам Палаты представителей в столице штата Оклахома, рассказал о своем превосходном решении по утилизации сточных вод нефтяных месторождений. Согласно статье, опубликованной в 2016 году в газете Pittsburgh Business Times, компания Fairmont получила кредит в размере 90 млн долларов «на строительство нового предприятия по переработке воды и производству соли» на юго-западе Пенсильвании. Но, судя по всему, этот план так и не был реализован. «Сообщаю вам, что компания Fairmont Brine Processing, LLC (Фэрмонт) не располагает денежными средствами для выполнения своих обязательств», — говорилось в письме одному из поставщиков в феврале 2017 года, через месяц после того, как компания приостановила большую часть своей деятельности.
На тот момент у компании была еще более серьезная проблема. В январе 2016 года Департамент охраны окружающей среды штата Кентукки узнал, что 47 герметичных контейнеров с радиоактивными нефтепромысловыми отходами были незаконно вывезены на свалку в восточном Кентукки, отделенную от средней и старшей школы только федеральным шоссе. По сообщению газеты Louisville Courier-Journal, отходы были получены от «компании из Западной Вирджинии». Это была компания Fairmont Brine.
Другой проблемой было разрешение на выбросы в атмосферу. На 222 страницах разрешения, поданного в 2016 году в Департамент охраны окружающей среды Западной Вирджинии, радиоактивность упоминается лишь однажды. Это упоминание, между тем, свидетельствует о незнании основ радиационной науки. В заявке на получение разрешения отмечается, что рассол, обрабатываемый на заводе, содержит радий, но утверждается, что из-за длительного периода полураспада этого элемента «значительного излучения быть не должно». В действительности же радий — это канцерогенный радиоактивный металл, умеренно растворимый в воде и известный в медицинских кругах как «искатель костей». Попадая в организм человека — при случайном вдыхании пыли, попадании в загрязненную питьевую воду или при выкуривании сигареты рабочим с отходами на руках, — часть его оседает в костях и может привести к смертельному раковому заболеванию. Основной изотоп радия, содержащийся в рассоле, — радий-226 — имеет период полураспада 1600 лет. По данным, полученным в Пенсильвании, рассол месторождения Марселлус является более радиоактивным, чем рассол любого другого нефтегазового месторождения в стране.
Волнует ли Департамент охраны окружающей среды Западной Вирджинии тот факт, что компания Fairmont Brine сильно занизила количество радиоактивных элементов в заявке на получение разрешения? По всей видимости, нет. В 2019 году представитель департамента Кейси Корбини сообщил мне, что ведомство не проводит мониторинг радиоактивности на заводах по переработке отходов гидроразрыва пласта. «Это не означает, что радионуклиды запрещены, — сказал Корбини. — Они просто не регулируются». Агентство по охране окружающей среды США, как мне неоднократно говорили в агентстве, вообще не регулирует радиоактивность на нефтяных месторождениях. А благодаря поправке 1980 года к федеральному закону о сохранении и восстановлении ресурсов, известной как исключение Бентсена и Бевилла, агентство фактически объявило отходы нефтепромыслов неопасными.
Радиоактивная опасность отходов нефтепромыслов давно известна нефтегазовой отрасли. Системы очистки «должны признавать тот факт, что радиоактивность нельзя изменить или сделать инертной с помощью химических средств», — говорится в шокирующе откровенном отчете Американского института нефти за 1982 год. Любая попытка удалить радиоактивность — это всего лишь преобразование «очень разбавленного источника радиоактивных материалов в очень концентрированный источник». Другими словами, если удается удалить радиоактивность из нефтепромыслового рассола, то это лишь создает еще более опасный радиоактивный беспорядок. И что с этим делать?
В ходе своих репортажей я задавал Американскому институту нефти подробные вопросы о радиационных рисках для населения и работников. «Защита работников, частных лиц и населения, находящегося вблизи нефтяных и газовых месторождений, имеет первостепенное значение для отрасли», — ответили мне в письме от 2019 года. Компании-члены «стремятся внедрять всемирно признанные стандарты и лучшие практики, обеспечивающие безопасные условия труда и безопасность населения».
Около 14.00 30 мая 2023 года, во вторник, на заводе по переработке рассола Fairmont произошел взрыв. Согласно журналу управления окружным департаментом национальной безопасности и чрезвычайных ситуаций округа Мэрион, звонивший с Пенсильвания-авеню, расположенной недалеко от центра города, сообщил, что слышит «взрыв» и видит «черный дым», выходящий из двухэтажного темного строения. На место происшествия оперативно прибыли сотрудники службы быстрого реагирования. К 15:30 Департамент здравоохранения и людских ресурсов Западной Вирджинии направил на место происшествия радиологическую бригаду. Примерно в это же время Департамент охраны окружающей среды штата Западная Вирджиния сообщил пожарным, что «материал на этом объекте является радиологическим, и работы по ликвидации должны проводиться в полной экипировке и в респираторных средствах защиты», с использованием автономных дыхательных аппаратов (SCBA). Персоналу было рекомендовано «оставаться на ветру и избегать прямого контакта кожи с этим материалом».
На следующий день сообщение Департамента охраны окружающей среды Западной Вирджинии (DEP) было совсем другим. Телеканал WBOY, расположенный на севере центральной части Западной Вирджинии, опубликовал репортаж под заголовком «DEP: Тестирование после взрыва в Фэрмонте не выявило признаков загрязнения». А телеканал WDTV из Бриджпорта выпустил сообщение под заголовком: «По данным DEP, в районе пожара на заводе в округе Мэрион нет признаков загрязнения».
Я направил в Департамент охраны окружающей среды Западной Вирджинии список вопросов, касающихся компании Fairmont Brine. Какие продукты производились на заводе, где они использовались и продавались? Проверялись ли они на радиоактивность? Когда именно прекратилась работа предприятия Fairmont Brine Processing, кому в настоящее время принадлежит территория завода? Что стало причиной взрыва 30 мая, и какие исследования на радиоактивность были проведены на объекте, чтобы подтвердить вывод об отсутствии загрязнения?
Департамент охраны окружающей среды Западной Вирджинии не ответило ни на один из моих вопросов. Я поинтересовался в офисе асессора округа Мэрион, кому в настоящее время принадлежит участок, но они не знают. Когда я отправил список вопросов по электронной почте Брайану Кальту, президенту компании Fairmont Brine Processing, письмо ушло. Но номер телефона компании не работает.
Только Уитни Ветцель из Департамента здравоохранения и людских ресурсов Западной Вирджинии отнеслась к моим вопросам серьезно и ответила на них.
По ее словам, «объект не функционирует, а сама недвижимость не принадлежит компании Fairmont Brine». По мнению сотрудников Департамента здравоохранения и людских ресурсов, «компания Fairmont Brine извлекает соли из жидких отходов для продажи в качестве «дорожной соли»». Бюро общественного здравоохранения департамента «не обнаружило никаких признаков повышенной радиоактивности солей во время посещения предприятия», но «не располагает данными о количестве произведенной соли и ее конечном предназначении».
Как же получилось, что объект с такой радиоактивностью, что счетчик Гейгера сбивается с ритма, остался открытым для местных детей, чтобы они могли пить пиво, купаться, заниматься сексом и рисовать граффити? Ветцель сообщила мне, что Департамент здравоохранения и людских ресурсов провел «радиационное обследование конкретных материалов» и «установил на ограждении объекта знаки «Осторожно: Радиоактивные материалы». Кроме того, по ее словам, ее ведомство совместно с Департаментом охраны окружающей среды Западной Вирджинии и Агентством по охране окружающей среды США планирует «разработать решение по очистке объекта», которое «позволит устранить угрозу здоровью населения и окружающей среде».
Ветцель подтвердила, что в Западной Вирджинии действуют три зарегистрированных предприятия по переработке нефтепромысловых отходов, а два других, не зарегистрированных в департаменте, были закрыты. Одно из них, расположенное на той территории Западной Вирджинии, которая зажата границами Пенсильвании и Огайо, было закрыто после того, как пожар, вызванный обогревателем, превратился в бушующее ночное пламя и отправил двух рабочих в больницу. В настоящее время, по словам Ветцель, «есть две компании, которые обратились в [Бюро общественного здравоохранения], чтобы узнать о процессе регистрации» для открытия новых заводов по переработке отходов гидроразрыва в Западной Вирджинии.
Группы по защите здоровья населения и окружающей среды района Аппалачи внимательно следят за развитием событий. Особую озабоченность у них вызывает предложение о строительстве нового завода под управлением компании Belmont Solids Control. Эта компания уже эксплуатирует завод по переработке отходов гидроразрыва в штате Огайо. «Мы специализируемся на отверждении нефтегазовых отходов» и «утилизации промышленных отходов», — говорится на ее сайте. Компания Belmont Solids не ответила на вопросы о своих планах в отношении радиоактивных отходов, которые будут концентрироваться на предлагаемом заводе в Западной Вирджинии, а также о своих идеях по защите работников, населения и окружающей среды от радиоактивного загрязнения.
«Это медленно развивающаяся катастрофа», — говорит Литра Харпер, директор проекта FreshWater Accountability Project, расположенного в штате Огайо. Существуют «коричневые поля» и пустующие здания, которые никому не нужны и могут быть перепрофилированы, чтобы избежать ответственности. Наши избранные представители позволяют нефтегазовой промышленности безрассудно действовать, потому что им нужны доходы, и они не хотят слышать о том, что есть вред. Компаниям удается избежать наказания за причиняемые смерти, поскольку исключение из закона Бентсена и Бевилла волшебным образом делает токсичные и радиоактивные отходы гидроразрыва пласта неопасными».
«Я не понимаю, почему специалисты по экономическому развитию не рассматривают долгосрочные последствия этой отрасли, ведь отходы никому не нужны, — говорит она. Когда компании уйдут, кто будет платить за очистку? Всегда налогоплательщик».
В 1980-х годах Агентство по охране окружающей среды США установило норму очистки для радия в размере 5 пикокюри на грамм. Эта предельно допустимая норма применяется на сильно загрязненных объектах, таких как урановые комбинаты и полигоны «Суперфонд». Агентство по охране окружающей среды США остановилось на этой цифре, поскольку, как показывают модели, регулярное воздействие на человека более высоких концентраций не наносит должного вреда здоровью. Тем не менее, уровень содержания радия в грязи, на которой был установлен счетчик Гейгера Горби, составил 5072 пикокюри на грамм, что более чем в 1000 раз превышает предельное значение, установленное Агентством по охране окружающей среды США. Уровни висмута и радиоактивного свинца были столь же высокими. Особое беспокойство Горби вызвало наличие 312 пикокюри на грамм полония-210 — того самого радиоактивного изотопа, который российские киллеры использовали в 2006 году для убийства бывшего шпиона Александра Литвиненко, подсыпав в его чай в лондонском баре количество, меньшее, чем песчинка.
«Это целая куча полония, которая переносится по воздуху, спускается в реку и попадает на вашу обувь, — говорит Горби. — Вы не можете его обнаружить. У него нет запаха. У него нет вкуса. Вдыхать его — самое страшное. Вы вдыхаете его, и он попадает в ваш организм».
В то время как уран может вывести из строя почки, говорит Горби, а радий попадает в кости, полоний, как было показано, концентрируется в печени, а также в крови, мозге и яичках. И каждый, кто устраивает вечеринки на промплощадке, ходит по загрязненной грязи и илу или занимается добычей меди для сдачи металлолома, «будет получать дозу», — говорит он. «Это будет иметь долгосрочные хронические последствия».
«Это самые горячие образцы, с которыми я когда-либо работал в полевых условиях, — отмечает Горби, который много лет проработал на одном из самых загрязненных комплексов по производству ядерного оружия в стране. — Если бы такие образцы были обнаружены на Хэнфордском полигоне, они бы огородили территорию, и вас бы туда не пустили. Если бы вы вошли, то при выходе сняли бы всю защитную одежду, находящуюся на загрязненной территории, и положили бы ее в мешки для захоронения радиоактивных отходов, а потом ждали до тех пор, пока вас не выпустит специалист по радиационной безопасности. Если вы выходили и на вашей обычной одежде или руках оставалось загрязнение, вы проходили процедуру дезактивации: раздевались и мылись с мылом».
Сколько людей провели время в развалинах предприятия Fairmont Brine, не зная ничего об этом? Сколько из них — дети и подростки, чьи кости быстро растут и подвержены наибольшему риску раковых заболеваний, вызванных радиацией? Занимались ли местные дети сексом на радиоактивной грязи? Или купались в бассейне, полностью светящемся от радия и тория? А может быть, кто-то накурился до такой степени, что по пьяной смелости съел то, что похоже на овсянку? Граффити на заброшенном объекте запечатлелись в моей памяти, как сюрреалистические подписи к шокирующим результатам анализов почвы и воды. Lost… Play with my feelings….Fuck you… The acid helps… God.
А еще особенно запомнилась фраза, начертанная черной и электрически синей краской на боку пункта охраны. Она звучит как трагический отголосок халатности правительства и промышленности, допустивших это безрассудное заражение людей. Надпись гласит: «Мне все равно».